Должно быть, это супруг Изабель, тот самый сбежавший муженек, подумал он.
Он перелистал тетрадку, задержав взгляд на эскизах, изображавших цирк Итаки, знаменитое местечко, населенное персонажами, которых он никогда не видел, но сразу узнал. Цербер, химеры… Эти сказки ему когда-то рассказывала мать.
Перелистывая дальше, он вздрогнул, заметив на какой-то странице свое имя. Полистал назад, возбужденно переворачивая листочки, волнуясь, и нашел это место.
Превратив спутников Одиссея в свиней, могущественная волшебница Цирцея удерживает Одиссея у себя целый год. В результате этого непрошеного гостеприимства рождается сын по имени Телегон, которому так и не суждено будет узнать своего отца, отправившегося бороздить моря.
– Ух ты! – оторопело воскликнул юноша.
Откуда об этом мог узнать Давид Пим? Наверняка он знавал его мать или отца. А значит, должен знать, где их теперь найти.
С трясущимися руками он продолжал читать. Больше Давид Пим не упоминал ни о нем, ни о Цирцее, зато два имени встречались то и дело: Пенелопа и ее сын Телемах.
Из прочитанного он понял, что Пенелопа была законной женой Одиссея, а Телемах сыном – то есть его сводным братом! И обоих бросили, так же вероломно, как его мать Цирцею и его самого. Поистине, этому Одиссею не стоило доверять. Обольщал женщин, плодил детей направо-налево, а потом раз – и был таков, мир посмотреть захотелось… Как знать, нет ли у Телегона сводных братьев или сестер повсюду в этом мире?
В этом мире… У юноши было чувство, что в этих словах и заключается вся проблема.
«…Автор сценария и режиссер Давид Пим…»
Телегон был мальчуганом смышленым, одаренным живым и беспокойным умом, ясность которого не ослабили пять лет, проведенные в обличье свиньи.
Он стал напряженно размышлять, подперев руками лицо, сжимая виски указательными пальцами, и собирать воедино все, что знал.
Фильм рассказывает историю.
Фильм – это не настоящая жизнь.
«Остров второго везения» был фильмом, в котором история его матери и его самого была всего лишь небольшим эпизодом.
И что, эта история… не настоящая жизнь?
Но ведь при этом он был здесь, он дышал, ноги чувствовали боль, кожа – морской бриз и солнечный жар, он хотел есть, пить, рыгать, ему необходимо было справлять нужду, спать.
Столкнувшись с этим абсурдным противоречием, он заметался, ворча.
Теперь он уже ничего не понимал.