И правда – ее взгляд остановился на молодом человеке, ведь он был единственным, кто ей здесь незнаком. Разве только по той фотографии, которую показывали полицейские…

Он сидел в полумраке, рядом с Нинон, и на нем были принесенные ему девушкой очки с желтыми стеклами, а на голове – шапочка Гомера, к счастью, скрывавшая шевелюру – самую заметную деталь его облика.

В пижамных штанах и широкой майке он был неотличим от друзей Нинон, которых Изабель давно привыкла видеть в доме.

– Я попросила Тома послушать и сказать, что он думает о наших рокерах, – поспешно объяснила ей Нинон. – Вот мы и собрались вместе.

– Здрасьте, мадам Пим, – вежливо привстав, сказал Телемах.

– Здрасьте, Тома, – ответила Изабель, не проявив к нему особого внимания.

Гомер опять вздохнул с облегчением. «Чего беспокоиться? Она на него даже толком не взглянула!» – подумал он.

– Ладно, я пошла, а вы продолжайте, – сказала она.

Почти уйдя, она снова вернулась.

– Я с кухни вас услышала, классно, но адски громко. Браво!

– Спасибо, мама! – поблагодарил Гомер тем самым противным писклявым голосочком, который сам у себя так ненавидел.

Нежно улыбнувшись в ответ, она закрыла за собой дверь. Лилу сделала вид, что вытирает пот со лба.

– А я-то как струсил! – признался Саша.

Еще одна такая передряга, и Гомер не смог бы связать и двух слов.

– А что это она упоминала про ад? Кто-то умер? – спросил Телемах.

– Никто не умер! Это просто значит «гениально», – объяснила ему Нинон, – и я согласна: так и есть!

Телемах уставился в пространство, нахмурив брови: он напряженно размышлял.

– Ну ты что? – прошептала Нинон.

– Изабель… Она похожа на мою мать, в ней та же печаль, – признался он.

Медленно вдохнул-выдохнул, потом заговорил опять: