Она хотела поговорить без нас. Мы вышли из хижины, стараясь идти как можно медленнее. Мне хотелось послушать, что они будут говорить, – мед тут ни при чем, это точно. Меня сильно напугал вид Пилар.
– Он не из плебсвилля, – шепнула Аманда. – Из охраняемого поселка.
Я и сама так подумала, но вслух сказала:
– Откуда ты знаешь?
В охраняемых поселках жили сотрудники корпораций – все эти ученые и бизнесмены, которые, как говорил Адам Первый, уничтожали старые виды и создавали новые и вообще губили мир. Хотя я и не могла поверить, что мой родной отец в «Здравайзере» такое делал; но, как бы то ни было, с чего вдруг Пилар общаться с кем-то из тамошних?
– Нутром чую, – сказала Аманда.
Когда мы вернулись со стаканом воды, Пилар опять лежала с закрытыми глазами. Мальчик сидел рядом; он передвинул несколько шахматных фигур. Белая королева была окружена: еще один ход, и ей конец.
– Спасибо, – сказала Пилар, беря у Аманды стакан. – И тебе спасибо, Гленн, милый, что пришел.
Он встал.
– Ну ладно, пока, – неловко сказал он, и Пилар ему улыбнулась. Сияюще, но слабо.
Мне захотелось ее обнять – такая она была хрупкая и маленькая. Мы пошли обратно к «Древу жизни», и Гленн с нами.
– Ей по правде плохо, да? – спросила Аманда.
– Болезнь – это дефект дизайна, – ответил мальчик. – Его можно поправить.
Да, наверняка он из охраняемого поселка. Так разговаривают только тамошние мозговитые: не отвечают прямо на вопрос, а изрекают какую-то общую мысль, словно точно знают, что она верна. Интересно, так ли разговаривает мой родной отец? Может быть.
– Значит, если бы ты делал мир, ты бы сделал его лучше? – спросила я.
Я имела в виду – лучше, чем Бог. Меня вдруг охватило праведное негодование. Как на Бернис. Как на вертоградарей.
– Да, – ответил он. – Именно так.
Назавтра мы, как обычно, пошли за Бернис в «Буэнависту». Кажется, нам обеим было стыдно за вчерашнее – мне, во всяком случае, было. Но когда мы постучали и сказали «Тук-тук», Бернис не отозвалась, как обычно: «Кто там?» Она ничего не сказала.
– Это мы! – крикнула Аманда. – Ганг! Рена!
Никто не отозвался. Молчание было почти ощутимым.