Туве Янссон, как могла, сопротивлялась политическим взглядам отца, которого очень любила, несмотря на постоянные ссоры и несглаживаемые противоречия. Она была уверена, что война делает людей более мелкими. Поэтому еще в 1935-м, совсем юной, двадцатилетней, напечатала в шведском журнале «Garm» карикатуру на жизнь в нацистской Германии. Продавщица магазина игрушек объясняет девочке, что появилась новая серия кукол, которые вместо «мама» говорят «хайль Гитлер». В годы Второй мировой войны Туве Янссон делает для «Garm» очень смелые обложки с карикатурами и на Сталина, и на Гитлера.
Надо полагать, она с особым чувством подарила в музей Тампере своих пацифистских муми-троллей, в соседство с воинственным произведением отца. Самый знаменитый финский герой нашего времени Муми-тролль появляется в рисунках Туве Янссон в 1930-е годы. Ей шестнадцать лет, и она предпочитает рисовать животных. Собачки и котики в ее детских рисунках живут человеческой и даже христианской жизнью, один песик изображен, к примеру, как святой Себастьян. Кстати, в сентябре 2016-го в Хельсинки открыли временный Музей Нечеловечества, посвященный истории того, как мир упорно делили на людей и других существ, чтобы всех этих других притеснять, эксплуатировать и в конце концов сживать со света. Эта замечательная художественная инициатива Лауры Густафссон и Терике Хаапойя наследует другим примерам финского анархизма, в частности цыганскому павильону куратора Мариты Муукконен, который беззаконной кометой пересек пространство Венецианского биеннале 2009 года.
Рассказывают, что первый Муми-тролль возник на архипелаге Пеллинки, где семья проводила лето. В дачном сортире дети оставляли друг другу рисунки и записки. Туула Карьялайнен ничего об этом не говорит, однако же напоминает о том, что ранние муми-тролли бывали и страшноватые, черные, а в туалете мастерской Янссон в Хельсинки на стенке собрана была целая коллекция изображений катастроф, найденных в периодической печати.
Муми-тролль со временем становится alter ego художницы, а не только картинкой-подписью под ее рисунками и карикатурами для «Garm». В 1947 году она написала фреску «Праздник в городе» для ресторана в муниципалитете Хельсинки. Мы видим прекрасное общество, все нарядно одеты, дамы в вечерних платьях нежно танцуют, среди них в центре – недавняя несчастная любовь Туве, актриса и режиссер Вивика Бандлер; за окнами террасы в узоре каштановой листвы порхают белые голуби, и только художница одиноко курит за столиком, у ее локтя – зеленого стекла рюмка, и, притулившись рядом, тихо сидит похожий на Туве беленький крошка Муми-тролль. Вот Туве Янссон в своей мастерской на фотографии Рейно Лоппинена, сделанной в 1956 году. Она в модных брюках-дудочках, с легким дневным макияжем, элегантно подстриженная и смотрит на нас такими же маленькими припухлыми глазами. В этом году она встретила Тууликки, но публично признать свои отношения они решились только в 1970-е.
Туве Янссон считала себя в большей степени художницей, чем писательницей. Правда, местные живописцы конца 1940–1960-х годов относились к ней свысока: популярен абстракционизм, и на самой представительной выставке в Атенеуме «Ars 1961» ее чудную живопись убрали подальше от главных залов, «на антресоли». Впрочем, маргинальность в глазах арт-сообщества не мешала Туве Янссон получать муниципальные заказы на росписи и в Хельсинки, и в небольших городах Карье, Хамине, Котке и Теува. Она с удовольствием расписывает детскую больницу, школу, клуб-гостиницу, детский сад и мореходное училище, церковь. Ее сказочный стиль, естественно сочетающий элементы всевозможных романтизмов и модернизмов от Дюфи до японской гравюры, от Доре до Джорджо де Кирико, – это достигший совершенства природный сказочный стиль финской живописи. Его почувствует любой, взглянув, например, на фрески в Хаттуле или рисунки каменщиков, а потом на картину художника Маркуса Коллина, друга отца Туве, под названием «Книжные развалы на берегу Сены». Написанная в 1910 году, она представляет буржуазную пару, раздумывающую, не нырнуть ли в букинистические ряды парижских антикваров. Антиквариат для Коллина – повод приоткрыть дверцу в сказочный мир, персонажами которого делаются и главные герои: дама-Дюймовочка в розовой шляпе и ее спутник, толстый Жук-капиталист, и покупатели, и торговцы, и сам город, где вроде бы стоит финская снежная зима.
Совсем неожиданное подтверждение «природности» и «народности» стиля такой свободной и немного ироничной живописи мне довелось увидеть в паркинге при «Сити-отеле» в Рованиеми. В дальнем углу его бетонные стены украшает фреска, подписанная: Katja21, Mikko94, HDA21, VIIA20V и SIIRI20. Это панорама праздника, на котором веселятся 20 персонажей, среди них младенцы, мужчины и женщины, кот и собака, птички и совсем непонятные существа. Всех их объединяет в «народ» одна родовая черта: осветительные приборы, оказавшиеся у них вместо голов или глаз, ослепительно и радостно сияющие. Мы встречаем семью персонажей с разными характерами, которые, как и в сказочном народе Туве Янссон, наделены социальными признаками: здесь есть старушка с головой – уличным газовым фонарем, знававшая Рованиеми до войны, и весело отплясывающая тетка, а на голове у нее – зеркальный шар с танцпола дискотеки 1980-х; есть диоровская модница в лампе-колокольчике и рыжеволосый герой с символикой ЭйСи-ДиСи на футболке, в руках у него – фонарь, а в глазу – лампа накаливания; рядом мчится собака, виляя хвостом – электропроводом. Все они, включая птичек-лампочек, мальчика-батарейку, цветочки и разных червяков (а может, это популярные жевательные конфеты?), зажигают в дальнем и совсем не видном с улицы углу парковки на своем тайном празднике, о котором можно и не догадаться, если машину поближе к выезду поставишь. Финские художники явно обладают потребностью создавать сказочные народы – свое второе я, и поэтому «фэнтези» здесь является совершенно не сконструированной, не изобретенной, а словно бы подсмотренной и позаимствованной у ближайших соседей, например у троллей или народа электролампочников. И народ Туве Янссон – самый известный и любимый в истории финского искусства, ведь эта история стала всемирной, потому что в ее книгах и рисунках нашли уют люди всех возрастов и национальностей.
Рисованные истории про Муми-тролля в годы войны вдруг превращаются в настоящий литературный эпос, который и делает имя Туве Янссон таким знаменитым, что, когда ее будут хоронить в 2001-м, финские власти официально закрепят за ней третье место в списке достижений финской культуры, признанных во всем мире: почетное третье место после «Калевалы» и музыки Яна Сибелиуса. В 1945 году на шведском была опубликована первая книга Туве Янссон «Маленькие тролли и большое наводнение». В ее историях нет упоминаний о том, чтó в это время переживает Финляндия: ни о Зимней войне, когда Советская армия с огромными потерями три месяца ползет от Белоострова до Выборга со скоростью один километр в день, ни о Войне-продолжении, когда летом-осенью 1941-го армия Маннергейма за два месяца вытеснит отчаянно сопротивлявшихся красноармейцев, выйдет на рубеж Белоострова и захватит Восточную Карелию, чтобы всего через три года с боями отступить назад, за границы 1940-го. События Второй мировой скрыты за образом «большого наводнения». А какую еще катастрофу может первой вообразить себе житель морского побережья?
В 1947 году по предложению своего ближайшего друга и несостоявшегося мужа, левого журналиста, издателя и парламентария Атоса Виртанена, Туве Янссон из своей второй книжки «Муми-тролль и комета» сделала серию комиксов «Муми-тролль и конец света», которые по пятницам печатались на детских страницах шведского журнала «Ny Tid». В социалистическом журнале их сочли несколько буржуазными, в частности и потому, что Муми-папа читал монархическую газету. А финскоязычная пресса эти рисунки публиковать вообще отказались. Но поэта и журналиста Ярно Пеннанена это не остановило. Перед тем как взяться за перевод историй о муми-троллях, он только вышел из тюрьмы, где сидел во время Войны-продолжения: его, вызывавшего подозрения коммунистического журналиста, обвинили в шпионаже и «закрыли» на несколько сложных для страны лет. И вот именно он перевел на родной язык истории Туве Янссон, которые с 1950 года уже звучали по-английски, а по-фински их еще никто не читал. Настоящая слава пришла к Туве в 1952-м, когда ее новые комиксы впервые были изданы сразу на финском и на шведском и британская «London Evening News» предложила ей многолетний контракт. А Ярно Пеннанен в 1950-е в коммунизме разочаровался и проторил свой собственный политический «третий» путь гуманистического социализма.
Часто истории муми-троллей интерпретируют с позиций психоанализа (как результат тяжелых отношений автора с мужчинами, вызванных отцовским шовинизмом), еще чаще – с позиций марксизма (как элитарную буржуазную аполитичность и эскапизм, оторванность от жизни, одним словом). Однако, вероятно, здесь есть простор и для других объяснений. Когда в 1930-е Туве Янссон училась в Академии изящных искусств в Хельсинки, эпос «Калевала» сделался официальным идеологическим текстом, и от студентов требовали изображения его героев, как по другую сторону границы в СССР мастерство оттачивали на портретах вождей мировой революции. Очевидно, что Туве Янссон стремилась создать свой сказочный мир, но не воинственный и не официальный. И в ее фантастическом мире действуют силы северного эпоса. Молчаливое племя хатифнаттов, скитающихся по морю, увозит с собой за горизонт Муми-папу, и мы не знаем, сможет ли он вернуться, потому что это путешествие-инициация напоминает рейды калевальских героев в Похъёлу и Туонелу, на тот свет. Хаттифнаты – это вообще-то современные люди-технократы как вид, потому что они буквально одержимы электричеством, но не так, как лампоголовые весельчаки на парковке в Рованиеми. Хаттифнаты скитаются по морям в поисках гроз, чтобы отдать себя пронзающим молниям. Они – живые аккумуляторы, которые копят заряды ради самого электрического потенциала. Страшная Морра промораживает жизнь вокруг себя так, что все гибнет, и героическое задание Муми-тролля состоит в том, чтобы придумать, как обезвредить это морозное зло. По аналогии с «Калевалой» Туве Янссон придумала свой народ, точнее – целую грибницу разных народов и социальных групп, и превосходную портретную галерею асоциальных типажей. Тут муми-тролли и их заклятые соседи хемули, зануда Снусмумрик (Атос Виртанен), ужасная Морра и роковые хатифнатты, шустрый Снифф, сын Шнырька, племянника Фредриксона, чьи бабушка и дедушка «погибли во время генеральной уборки».
Генеральная уборка – еще один нетривиальный образ войны, наделенный пронзительными антифашистскими коннотациями. И не только антифашистскими, но и антитоталитарными: если поискать для Туве Янссон литературных братьев, первыми найдутся наши ленинградские Даниил Иванович Хармс и Николай Макарович Олейников. Безымянные погибшие родители кузена, вероятно, разные жучки-паучки – это родственники того самого мертвого жука, над которым шумит земляника в «Смерти героя», созданной Олейниковым, когда, чтобы писать правду о людях, надо было думать о жучках, паучках, комариках, карасиках и других безответных жертвах что природы, что общества, что кровавых режимов.
Одна из героинь муми-эпоса – маленькая Филифьонка, которую Туве рисовала очень похоже на русалочку из церкви Святого Михаила в Пернае. Это отважное существо долго сражалось с жизнью: обустраивало неприветливый дом, в котором сразу распознаешь потрепанное бурями буржуазное жилище средней руки, с любовью созданное в 1910-1920-е годы. Филифьонка мыла и терла, полоскала ковры (это вообще любимое занятие финских домохозяек – привезти в специальную открытую мойку с несколькими барабанами свои ковровые дорожки и долго их там чистить), но однажды в шторм ковер унесло, а потом смерч разрушил весь дом, и тут вдруг Филифьонка впервые почувствовала себя счастливой и свободной, перестав бояться катастроф. Она плескалась в волнах и смеялась, совсем как Туве Янссон на одной кинозаписи, сделанной на Кловхаруне-Хаару, где, если вдруг ветром унесет лодку, останешься на пяти квадратных метрах гранита посреди залива в нескольких десятках километров от ближайшего городка Порвоо, и надо вывешивать на стенке своего домика SOS в надежде, что его увидят в бинокль обитатели соседних островов.
«Мемуары папы Муми-тролля», в которых и появляется Шнырек, начинаются с размышлений об архитектуре:
В 1952 году для клуба-отеля «Сеурахуоне» в Хамине Туве Янссон написала две фрески. В кабинете изображены три юных кадета из хаминской военной школы, где с 1882-го учился Маннергейм и откуда его выгнали за самоволку. А Хамина – и теперь город-крепость с большим военным училищем, с памятником 4000 офицеров, погибших в обеих войнах с СССР в 1940-е, наконец, с офицерским собранием прошлого и позапрошлого веков, где под портретами героев и мраморными досками можно неплохо поесть, когда уже кадеты и офицеры утолят свой голод пятью закусками, супом и тремя горячими. Здесь присутствие военных бодрит и украшает жизнь парадами военных оркестров, как вдохновляют военно-морской парад на Неве и красавицы-израильтянки с автоматами «узи» в Иерусалиме.
В полной форме, с киверами, спустившись на дно морское, встречают юноши-кадеты русалочку – счастливую и преображенную Филифьонку. Психоделические кораллы и косяк мелких рыбешек деликатно скрывают русалочий хвост. Удивительные глубоководные существа, грациозная змея и рыба-молот – вот истинная семья, в которую русалочка вернулась из своих средневековых моралистических приключений в финском христианском раю, а также из ужасной катастрофы Ганса Христиана Андерсена. Глядя на эту фреску, вспоминаешь нежных готических дев Хаттулы: от них ангельская мягкость сказочной живописи Туве Янссон, которая так радикально переосмыслила вековой опыт цивилизации и христианской этики.
Постояльцы отеля «Сеурахуоне» рассматривают за завтраком и другую фреску – морской вид Хамины в столовой: эти же трое кадетов гуляют на ветреном берегу в обществе дам, время – бидермайер, николаевское по-нашему, когда Великое княжество Финляндское и Россия отстраивали свою жизнь бок о бок. На первом плане – песочные часы, ракушки, якорь и зацепившиеся за него два мраморно-белые коралла, справа, прямо над подписью Туве, – маленький Муми-тролль, слева же гравюра с планом Хаминской крепости, идеальной круговой кристаллической формы с лучами-бастионами, повторяющей образцовый милитаристский кристалл итальянского города Пальманова, крепости практически непригодной и причудливой, как коралл[38]. Вдали на пригорке видны другие дамы в обществе штатского господина во фраке. А совсем далеко открывается волшебный вид на Хамину, знакомый всем путешественникам старой трассы Е18: высокий холм с ратушей и церквями основных конфессий: лютеранской, католической, православной. Слева от Фридрихсгама чудная погода, и летит к нему слава, юная, с обнаженной прекрасной грудью, справа же – страшный шторм, чайки носятся среди ярких молний, и маяк посылает фрегату в помощь свой спасительный луч.