– Быть может, небольшое приключение только подогреет пыл Его Величества, – с сомнением произносит Элизабет.

– Не думаю. Мне кажется… мне кажется, что ему стало стыдно.

– Стыдно? Королю?

– Он визжал, как женщина. И не сделал ничего, чтобы спасти меня, хотя я, вне всякого сомнения, была в отчаянии. У него была шпага, он мог бы прийти на помощь.

– М-да… – протягивает Элизабет. – Не могу припомнить, чтобы слышала, как король кричит.

– Конечно, с чего бы вдруг? Я и сама не припомню, когда визжала в последний раз. От страха, – добавляю я, вспоминая язык Бисси, которым он щекотал мое тело, – такое невыносимое наслаждение, что единственный способ освободиться от него – закричать так громко, что проснулась вся конюшня. Даже лошади заржали от страха… Я вновь ныряю в воду.

– Ты не должна никогда ему об этом напоминать, – решительно говорит Элизабет.

– Что? Напоминать ему? – Я опять в комнате, вдали от радости, подаренной языком Бисси.

– О пауке, малышка. Делай вид, что ничего не произошло, – отрывисто добавляет она. – А сейчас вылезай, пока вода не остыла. Я и сама хочу выкупаться, пока нам не пришлось возвращать ванну Александрин.

– Лебель рассказал мне, что на прошлой неделе видел в саду огромнейшего паука, – мягко произносит маркиза, наливая нам обеим по чашечке кофе. – Он уверял, что тот был размером с тарелку. – Я передергиваю плечами от одного воспоминания; я целых пять дней и ночей не могла выбросить это происшествие из памяти.

– Почему вы дрожите, милая Розалия? – участливо спрашивает она. – Вы тоже его видели?

Я смотрю на нее, задержав взгляд лишь на секунду дольше. Больше всего бесит в маркизе именно то, что ты не знаешь, что скрывается за ее ласковыми, изящными речами. И я впервые замечаю темно-синюю радужку вокруг ее непостижимых серых глаз.

– Розалия до смерти боится пауков, – вмешивается Элизабет, наклоняется и похлопывает меня по руке. – Даже одно упоминание о них бросает бедняжку в дрожь.

– В детстве, – говорит маркиза, элегантно выбирая изюм из торта, – мама сажала паука – маленького, заметьте – мне на ладонь, вот так. – Она кладет изюм на раскрытую ладонь. – И я не должна была ни морщиться, ни вздрагивать. – Она какое-то время смотрит на лежащий на ладони изюм, а потом продолжает рассказ: – Это очень помогло мне позднее, когда приходилось выносить любое проявление… враждебности… и при этом даже глазом не моргнуть.

– Изумительная мысль! – чересчур восторженно восклицает Элизабет. – Надо посоветовать это монашкам в монастыре, где живет Фанфан!

– Я не уверена, – улыбается в ответ маркиза своей искренней, радостной улыбкой, – что коробочка с пауками в комнате маленьких девочек будет способствовать миру и спокойствию монастыря и близлежащих окрестностей. – Она кладет изюм в рот и удивленно приподнимает свои изящные брови. – Розалия, дорогая, должна сделать комплимент вашему платью. Этот бледно-голубой муслин просто восхитителен и так похож на платье, которое вы надевали во время нашей небольшой театральной постановки!

Король вновь стал смотреть мне в глаза, и на прошлой неделе мы мило поболтали и пофлиртовали за картами. Вперед!

Вскоре я получаю записку, в которой он просит о встрече, на этот раз в стенах замка. Он предлагает встретиться в комнате над Проходом Принцев.

– Туда он иногда приглашает своих пташек, – бормочет Аржансон, изучая письмо.

– Только удостоверьтесь, что это не чердак с паутиной или какой-либо еще гадостью.