15 июня 1752 года
Дорогой мой доктор Кенэ!
Как приятно получить Ваше письмо! Я так рада, что Вы добрались в добром здравии в Бордо. Ваши заслуги перед дорогим дядюшкой Норманом бесценны, поэтому не стоит благодарить меня за деньги и подарки. Я рада сообщить, что чувствую себя намного лучше с тех пор, как стала принимать тоник, который Вы посоветовали перед отъездом: кто бы мог подумать, что морские моллюски и гвоздика способны так тщательно очищать?
Боюсь, что Его Величество не в таком добром здравии. Он до сих пор не может отойти от утраты принцессы Генриетты; подобное горе должен испытать каждый человек. А еще ситуация усугубляется тем (почему, дорогой мой Кенэ, скажите мне, почему мы должны обращать внимание на то, что говорят вокруг? – великая для меня загадка, которую я бы хотела разгадать), что люди полагают, будто смерть нашей дорогой мадам Генриетты – это наказание королю за его беспутный образ жизни. И конечно, все обвиняют меня, даже несмотря на то, что мы больше не близки; простите мне мою дерзость, но Вы отлично осведомлены о нашей ситуации.
Я старалась изо всех сил (не перетруждалась – я почти слышу, как Вы уговариваете меня отдыхать) развлечь его; мы поставили в Бельвю пьесу, первую с тех пор, как закрылся наш маленький театр в Версале. Постановка имела огромный успех, и мы приняли в нашу обычную труппу молодое дарование – графиню де Шуазель-Бопре. Она несколько неуклюжа и юна, но ее веселый нрав помог Его Величеству пережить горе.
Должна похвастать Вам, что сегодня получила первый том «Энциклопедии»! Несмотря на все нападки на эту книгу, я знаю, насколько она Вам дорога. Книга крайне познавательна, и я с удовольствием читала про Анголу и асбест. Моя близкая приятельница Франсуа, герцогиня де Бранка, обрадуется, когда узнает, что это химическое вещество может помочь улучшить цвет лица.
Вынуждена с Вами прощаться; часы пробили два, и я должна немного вздремнуть, «чтобы восстановить красоту», как точно Вы это называете.
Глава тридцать девятая
По возвращении в Версаль я обнаруживаю, что не я одна с нетерпением жду дальнейшего развития событий.
– Мы должны ускорить процесс, – заявляет Аржансон. – Король – как ленивый рак, даже не пошевелится, если его не подтолкнуть. Он и так счастлив с теми пташками, которых ему поставляет Лебель благодаря дружбе с маркизой. Быть может, он и сам рад, что у него две королевы, с которыми он не спит. Но нас это не устраивает. Лето как раз и есть то время года, – продолжает он, – когда мысли всех мужчин, и даже королей, только о любви. Маркиза не единственная, кто умеет ставить спектакли; мы сами идеально сыграем эту увертюру. Вы понимаете меня, мадам? – заканчивает свою речь вопросом Аржансон, садится и делает знак Элизабет, чтобы она налила ему еще чашечку чая.
– Ну разумеется, – нетерпеливо отвечаю я. – Король и так уже ест из моих рук. – Неужели вы хотите поучить меня, Розалию де Романе де Шуазель-Бопре, как флиртовать и назначать любовные свидания! Какая нелепость!
Ришелье фыркает:
– Да-да, я слышал об этом фокусе с пирогом на прошлой неделе – слишком много грязи, не находите?
– И еще одно, – добавляет Стенвиль. – Нельзя допустить, чтобы вас могли обвинить в опрометчивости. Вы слышите меня? Вы обязаны обуздать себя.
– Я умею держать себя в руках, месье, – чопорно отвечаю я, думая о том, что я все же не сучка во время течки. Потом вспоминаю повизгивание собак на псарне – я возобновила связь с псарем Пьером. Надеюсь, что они не пронюхали о лакее герцога д’Эйена; я до сих пор ощущаю то унижение, которое испытала, когда сложенный веер ужалил мою щеку. Я смотрю на Стенвиля как можно ласковее. Такой ничтожный человечишка – что он здесь делает?
– Вы будете хранить верность супругу.
Я глотаю смешок.
– И не смейтесь, мадам, это не шутки. Мы пустим слух, что вы безумно влюблены в короля, что он единственный человек, с которым вы могли бы забыть о клятве верности супругу. Это польстит его самолюбию. Это сработало с Помпадур, сработает и с вами.
– И помните, что не стоит поспешно раздвигать ноги, как простолюдинка, – добавляет Ришелье. – Крайне важно, чтобы вы сначала удостоверились, что Помпадур покинула Версаль, в противном случае вам грозит нешуточная опасность, как глупой пташке, попавшей в силки.
– Я могу сдерживать себя, когда захочу, господа, – холодно отвечаю я. – Меня не поглотит страсть к королю. – В отличие от дворецкого герцога д’Эйена это было просто временное помешательство, когда нервы взяли надо мной верх из-за глупой постановки. Я представила короля обнаженным, и хотя зрелище не было отталкивающим, его физическая привлекательность вряд ли толкнет меня на безрассудства.