Глава двадцать четвертая

В январе 1749 года герцог де Ришелье возвращается ко двору, дабы принять на себя обязанности первого камер-юнкера. Его возвращение с ликованием воспринимают мои недруги, поскольку полагают, что Ришелье не даст мне спуску, пока я не буду вынуждена уехать. Он самодовольно прохаживается по дворцу в окружении огромной толпы придворных, которые следуют за ним, как гончие за псарем.

– Все еще здесь, мадам, – произносит он, когда приветствует меня, театрально кланяясь.

Я меряю его ледяным взглядом, напоминая себе, что это еще один из моих врагов. Но я уже не юная девица, играющая на провинциальных подмостках в надежде получить доступ к господину. Теперь я на первом плане, я уверена в своем могуществе. Однако все равно следует сдерживаться.

Я тепло ему улыбаюсь:

– Вы так быстро вернулись, месье! Кажется, что только вчера вы были здесь. Мы не успели по вас соскучиться.

Однако Ришелье не единственный неприятный гость, грозящий испортить всю зиму, которая и так с каждой неделей становится все холоднее и суровее. Старшая дочь Луи, Элизабет, которую в двенадцать лет выдали замуж за испанского инфанта, возвращается в Версаль по дороге в Парму. Благодаря мирному договору, который в прошлом году положил конец войне, ее супруг теперь герцог Пармы, а она станет герцогиней.

Разумеется, путь в Парму не проходит через Париж, но мадам инфанта, как ее называют, не торопится увидеть свой новый дом; Парма – грязный городишко у черта на куличках.

Луи ликует.

– Все четверо! – восклицает король, когда заглядывает ко мне на минутку, весь лучась от радости, после публичного обеда с дочерьми. Принцесса Виктория вернулась несколько месяцев назад из аббатства в Фонтевро, она еще недостаточно отесана – даже не знает, как правильно делать реверанс или есть артишок, – но Луи очень ею гордится. – Я с ними ужинаю сегодня вечером, ты ведь не против, нет? Нам столько нужно обсудить.

– Разумеется, не против. Как здорово, что вся семья снова вместе! – Из которой меня тут же исключают.

– А через несколько месяцев домой вернутся Софи с Луизой.

– Наше счастье не знает границ, – бормочу я, уже не впервые задумавшись о том, что мои соперники в борьбе за привязанность Луи принимают разные обличья.

Вскоре при дворе будет пять королевских дочерей, даже шесть, если останется мадам инфанта. Как страшно. Мы должны задуматься о том, чтобы выдать их замуж. И поскорее. Я позволяю себе немного помечтать: вот я утешаю Луи, когда его дочери одна за другой уезжают в иностранные дворы, а потом пять маленьких кусочков кораллов с вырезанными на них инициалами опускаются на дно моего аквариума с рыбками.

Хочется, чтобы все случилось поскорее, но пока это только мечты.

Мадам инфанта располагается на первом этаже в великолепных покоях графини де Тулуз, которая чаще всего отсутствует при дворе, и тут же змеей вползает в распорядок дня короля. Острословы болтают, что королю приходится выбирать между тем, чтобы воспарять к грехам (в мои покои) или спускаться к тихим семейным радостям.

Я должна радоваться, что король занят своими дочерьми, а не кем-то другим. Я чувствую, как возвращается давняя усталость, помноженная на докучный кашель.

Кенэ предписывает шоколад, и я немного набираю вес, но все равно большую часть времени продолжаю ощущать усталость и впадаю в уныние.

– Лангусты, – настаивает Франни, и целых два дня я ем только лангустов, отваренных со сливочным маслом.

– Ваниль и серая амбра, – советует Элизабет, уверяя, что с сердцем ее сестры эти лекарства сотворили настоящие чудеса.