Непосредственным толчком к перевороту стал арест одного из заговорщиков. Опасаясь, как бы он под пыткой не выдал остальных, решили выступать.
Ранним утром 28 июня 1762 года Екатерина находилась в Петергофе и крепко спала. Заснула она поздно, под утро, так как предшествовавший день прошел в тревоге. Нарушая все приличия и придворный этикет, в ее спальню вошел Алексей Орлов и очень спокойно проговорил:
– Пора вставать, все подготовлено для вашего провозглашения.
Внезапно разбуженная Екатерина принялась разузнавать о подробностях и получила ответ:
– Пассек [11]арестован.
Великая княгиня поняла, что час ее пробил и медлить более нельзя. Без колебаний она поспешила одеться и не тратя времени даже на то, чтобы причесаться, бросилась в карету.
Собственно весь переворот заключался в том, что Екатерина не стала в Петергофе дожидаться развода, а самовольно приехала в Петербург. Первым делом она отправилась к двум ротам Измайловского полка. Полковником измайловцев был Кирилл Разумовский, обожавший Екатерину, и она рассчитывала на поддержку. Императрица вышла из кареты и двинулась к казармам. Навстречу ей выбежали гвардейцы. Екатерина объявила, что пришла к ним искать спасения.
Встретили ее с большим энтузиазмом. «Налицо оказалось всего двенадцать человек и барабанщик, который забил тревогу. Тут сбежались солдаты, принялись меня обнимать, целовали мне руки, ноги, платье, называя их избавительницею. Два солдата привели под руки священника с крестом. Тут все начали мне присягать», – вспоминала она тот день.
Все единогласно поклялись за нее умереть. Послали за полковым священником, он явился с распятием в руке, и полк присягнул Екатерине. Следом за измайловцами присягу принесли и другие полки: «Мы направились в Семеновский полк – тот выступил нам на встречу с криками “ура”. Мы отправились в Казанский собор; здесь я вышла из экипажа. Тут подошел и Преображенский полк с криками “ура”».
Затем торжествующая Екатерина проехала по улицам города верхом, в гвардейском мундире старого петровского покроя и в шляпе, украшенной зеленой дубовой веткой. Ее прекрасные густые волосы были свободно распущены по плечам, и это вызвало всеобщее восхищение. Ее сопровождали участники заговора и несколько гвардейских полков.
«Я отправилась в Зимний дворец, где собрались синод и сенат. Тут впопыхах составили манифест, и присутствующие присягнули. Отсюда, спустившись, я пешком обошла войска. Собрано было 14 тысяч гвардии и полевых войск. Как только я появлялась, меня встречали радостные крики, которым вторил бесчисленный народ», – вспоминала императрица.
Манифест возвещал, что императрица по явному и нелицемерному желанию всех верных подданных вступила на престол, став на защиту православной русской церкви, русской победной славы и внутренних порядков, «совсем ниспроверженных».
Во время этого бескровного переворота было выпито очень много вина: Екатерина объявила, что угощает всех. Долги «за растащенные при благополучном ее величества на императорский престол восшествии виноградные напитки солдатством и другими людьми» Сенат выплачивал более трех лет.
А что же Петр Федорович?
Ну а Петр, приехав в Петергоф со своими приближенными, не обнаружил там никого. Петр подъехал к Монплезиру, тот оказался пустым. Обшарили весь сад, но нигде не обнаружили ни императрицы, ни ее людей.
От слуг узнали, что Екатерина рано утром тайком уехала в Петербург. Петр был в недоумении. Более опытные сановники, в том числе канцлер Воронцов, сообразили в чем дело и вызвались ехать в Петербург разузнать, что там делается, и усовестить императрицу. Екатерина затем уверяла, что им велено было даже убить ее в случае надобности. Но это было явным преувеличением. Опытные царедворцы, приехав в Петербург, немедленно присягнули новоявленной самодержице и более к Петру не воротились.
Из деятельных людей на стороне императора остался один старый фельдмаршал Христофор Антонович Миних, последний из «птенцов гнезда Петрова» – талантливый военный инженер, строитель Петропавловской крепости. Это был человек, знавший толк в переворотах. Он пережил их немало, а свержение герцога Бирона даже самолично организовал.
Теперь Миних советовал Петру Федоровичу плыть в Кронштадт и, засев там, обороняться. План мог удаться, но Петр слишком долго колебался, а когда наконец решился и подплыл к крепости, то Кронштадт уже успел присягнуть Екатерине. Когда корабль императора приблизился к крепости, оттуда было объявлено, что по нему будут стрелять, если он не удалится.
Но Миних не сдавался! Гвардия изменила, но оставалась еще и армия. Он предложил плыть к Ревелю, а оттуда в Померанию, чтобы стать во главе русской армии, находившейся за границей. Но Петр не решился, возможно, и правильно – после изменнического мира с Фридрихом в армии его не ждал теплый прием. Император забился в самый низ галеры и поплыл назад в Ораниенбаум. Сопровождавшиеся его вельможи приуныли, дамы рыдали.
Петр еще раз робко предложил Екатерине «помириться», но просьба осталась без ответа. Орлов привез ему составленный Екатериной акт якобы «самопроизвольного» клятвенного отречения от престола. С Петром сделался обморок. Некоторое время спустя к нему пришел Панин. Совершенно сломленный Петр умолял, чтобы ему было позволено удержать при себе четыре особенно дорогие ему вещи: скрипку, любимую собаку, арапа и Елизавету Воронцову. Первые три «вещи» ему оставили, а фаворитку отправили к отцу в подмосковную деревню. Впоследствии сама Екатерина II взялась устроить дальнейшую судьбу Воронцовой, «чтобы она уже ни с кем дела не имела и жила в тишине, не подавая людям много причин о себе говорить». Елизавету Романовну выдали замуж за помещика Полянского, и она более не появлялась при дворе.