После целого дня лингвистических инцидентов я с удовольствием общалась на родном языке. Легкий британский акцент президенте Макони заставлял предположить, что он некоторое время жил в Англии — возможно, учился там, — и это до некоторой степени объясняло, почему мама выбрала его своим поверенным.

Кабинет президенте находился на верхнем этаже. Из створчатых окон открывался изумительной красоты вид на церковь Святого Христофора, окруженную старинными зданиями, но, сделав шаг вперед, я споткнулась о пластмассовое ведро, красовавшееся в центре большого персидского ковра. Убедившись в отсутствии ущерба моему здоровью, президенте Макони аккуратно поставил ведро точно на то место, где оно стояло, пока я его не опрокинула.

— Крыша протекает, — объяснил он, подняв лицо к потрескавшимся гипсовым потолочным украшениям. — Никак не можем найти где. Очень странно. Даже когда нет дождя, вода продолжает капать. — Пожав плечами, он жестом предложил мне присесть на один из двух покрытых искусной резьбой стульев красного дерева. — Прежний президенте считал, это дом плачет. Кстати, он лично знал вашего отца. Усевшись за стол, президенте Макони откинулся назад, насколько позволяла спинка кожаного кресла, положил руки перед собой и соединил кончики пальцев. — Итак, мисс Толомеи, чем могу служить?

Вопрос застал меня врасплох: сосредоточившись на поисках маминого консультанта, я как-то мало обдумывала дальнейшие шаги. Мне представлялось, что Франческо Макони сразу смекнет — я приехала за сокровищем моей матери, потому что больше двадцати лет ждет возможности отдать наконец то, что по праву принадлежит ее наследнице.

Реальный Франческо Макони оказался не так прост. Я начала объяснять цель моего визита; он слушал молча, иногда кивая. Когда я замолчала, он некоторое время выжидательно смотрел на меня с непроницаемым видом.

— И вот я хочу спросить, — договорила я, спохватившись, что упустила самую важную часть, — не могли бы вы передать мне содержимое ее депозитной ячейки?

Достав ключ из кармана, я положила его на стол, но президенте Макони едва взглянул на него. Спустя секунду неловкого молчания он поднялся, подошел к окну и хмуро уставился на крыши Сиены, заложив руки за спину.

— Ваша мама, — сказал он, наконец, — была мудрой женщиной. Когда Господь забирает людей в рай, их мудрость он оставляет на земле. Души мудрых витают вокруг беззвучными совами, и глаза душ видят в темноте, непроницаемой для нас. — Он сделал паузу и потрогал слегка ослабший свинцовый переплет. — В каком-то смысле сова — символ всей Сиены, а не только нашей контрады.

— Потому что все сиенцы мудрые? — предположила я, не понимая, к чему он клонит.

— Потому что сова — наш древний предок. У греков она олицетворяла богиню Афину, деву-воительницу. Римляне звали ее Минервой. Во времена римского владычества в Сиене был храм, посвященный Минерве. В наших сердцах всегда горела любовь к Деве Марии, даже в глубокой древности, когда еще не родился Иисус. Для нас она всегда была здесь.

— Президенте Макони…

— Мисс Толомеи, — повернулся он, наконец, ко мне, — я пытаюсь понять, чего хотела бы от меня ваша мама. Вы просите отдать вам нечто, причинившее ей много горя. Пожелала бы она, чтобы я отдал это вам? — Его губы тронула слабая улыбка. — Впрочем, это решать не мне. Она оставила это здесь, не уничтожив, — значит, хотела, чтобы я передал это вам или кому-то другому. Вопрос в том, уверены ли вы, что хотите это получить?

В наступившем молчании четко слышался дробный звук капель, падавших в пластмассовое ведро в ясный солнечный день.

Вызвав хранителя второго ключа от банковского сейфа, похоронно-серьезного синьора Виргилио, президенте Макони повел меня по отдельной лестнице — винтовой спирали из древнего камня, явно ровеснице дома, — в самые глубокие недра банка. Так я впервые узнала, что под Сиеной есть особый мир — мир пещер и теней, резко контрастировавший с залитыми солнцем оживленными улицами.

— Добро пожаловать в Боттини, — сказал президенте Макони, когда мы шли по похожему на грот коридору. — Это подземный акведук, построенный тысячу лет назад. Здесь сплошной известняк, поэтому даже с помощью существовавших тогда примитивных инструментов сиенские инженеры смогли создать разветвленную сеть туннелей, подведя пресную воду к общественным фонтанам и даже к подвалам нескольких частных домов. Сейчас акведук, разумеется, не используется.

— Но люди туда спускаются? — спросила я, трогая шершавую стену из песчаника.

— Нет, конечно! — Президенте Макони забавляла моя наивность. — Это опасно. Легко заблудиться — никто не знает Боттини целиком. Существует великое множество историй о всяческих тайных проходах, но нам не нужно, чтобы по подземельям носились толпы искателей. Известняк — пористый камень, легко крошится, а наверху — вся Сиена.

Я отдернула руку.

— Но ведь стена укреплена?

Президенте Макони ответил как-то робко: