Мой вопрос заставил ее поперхнуться.

— Палио! Скачки! Сиена славится скачками Палио! Разве домоправитель вашей тетки, этот умный Альберто, вам о них не рассказывал?

— Умберто, — поправила я. — Вроде бы рассказывал, но я не знала, что они проходят и сейчас. Его рассказы о Палио звучали как старинный роман, с рыцарями в сверкающих доспехах и прочим антуражем.

Ева-Мария закивала.

— История Палио уходит корнями в самую… — она замялась, подыскивая английское слово, — глушь Средневековья. Сейчас скачки проходят в Кампо перед зданием городской ратуши с участием профессиональных жокеев, а когда-то силами мерялись благородные юноши на боевых конях. Участникам Палио полагалось проскакать предместья и еще полгорода и остановиться перед Сиенским собором.

— Просто драма из старинной жизни, — сказала я, все еще несколько теряясь от столь активной любезности. Может, итальянка считает своим патриотическим долгом просвещать иностранцев об истории Сиены?

— О! — воскликнула Ева-Мария, округлив глаза. — Это величайшая драма нашей жизни. Месяцами сиенцы говорят исключительно о лошадях, соперниках и сделках с жокеями. — Она с любовью покачала головой. — Это у нас называется «дольче паззия» — «сладкое безумие». Однажды заразившись, не захочешь уезжать.

— Умберто всегда говорил, что Сиена не поддается объяснению, — сказала я, вдруг остро захотев, чтобы он оказался рядом и тоже послушал эту необычную даму. — Нужно быть там и услышать барабаны, чтобы понять.

Ева-Мария благосклонно улыбнулась, словно королева, принимающая комплимент.

— Он прав. Это нужно почувствовать… — Она положила руку мне на грудь. — …там.

У другой этот жест вышел бы крайне неприличным, но Ева-Мария принадлежала к тому сорту людей, которые умеют себя подать.

Стюардесса подливала шампанское, а новая знакомая все рассказывала мне о Сиене.

— Не попадите в неприятности, — поучала она, подмигивая. — Туристы вечно попадают в неприятности. Они не понимают, что Сиена — это не просто город, но семнадцать округов-контрад, и у каждой контрады своя территория, собственный магистрат и свой герб. — Ева-Мария с заговорщическим видом коснулась своим бокалом моего. — Если заблудились, ищите на углах домов маленькие фаянсовые таблички. Они помогут сориентироваться в какой контраде вы находитесь. Ваша семья, Толомеи, принадлежит к контраде Совы; вашими союзниками являются Орел, Дикобраз и… остальных забыла. Для сиенцев контрады составляют смысл и суть жизни: это и ваши друзья, и ваши соседи, ваши союзники и ваши соперники. И так круглый год.

— Значит, моя контрада — Сова, — с удовольствием повторила я, вспомнив, как Умберто порой называл меня встопорщенной совой, когда я была не в настроении. — А к какой контраде принадлежите вы?

В первый раз за весь наш долгий разговор Ева-Мария опустила глаза: вопрос оказался ей неприятен.

— Ни к какой, — пренебрежительно сказала она. — Нашу семью изгнали из Сиены много веков назад.

Задолго До приземления во Флоренции синьора Салимбени настояла на том, чтобы подвезти меня в Сиену. Это ей по дороге домой в Валь-д"Орсию, объяснила она, и никакого тут беспокойства. Я возражала, что прекрасно доберусь на автобусе, но Ева-Мария явно не доверяла общественному транспорту.

— Dio santo! — воскликнула она, когда я отклонила ее сердечное предложение. — Почему вы хотите ждать автобус, который ходит раз в три часа, если можете прекрасно доехать со мной на новой машине моего крестника? — Видя, что я готова сдаться, она очаровательно улыбнулась и, конфиденциально наклонившись, выложила основной козырь: — Джульетта, я буду страшно разочарована, если нам не удастся продолжить этот интересный разговор!

Рука об руку мы прошли таможню, где офицер едва взглянул в мой паспорт, будучи не в силах оторваться от декольте Евы-Марии. Потом, когда я писала претензию на пропавший багаж, заполняя целый ворох бланков карамельного цвета, Ева-Мария стояла рядом, постукивая по полулодочкой от Гуччи, а багажный клерк клялся жизнью, что лично займется поисками моих чемоданов, пусть даже для этого придется обыскать полмира, и в любое время дня и ночи привезет их в Сиену, в отель «Чиусарелли», — адрес, который Ева Мария написала на листке губной помадой и сунула ему в карман.

— Понимаешь, Джульетта, — объяснила она, когда мы вместе вышли из терминала, катя в тележке одинокую сумочку Евы-Марии. — Пятьдесят процентов они видят, а остальные пятьдесят процентов им кажется, что они видят. А! — Она возбужденно замахала черному седану с работающим мотором, занявшему полосу для пожарных машин. — Вот и он! Прекрасный автомобиль, правда? — Она ткнула меня локтем и подмигнула: — Новая модель.