Кэл улыбается в ответ.

– Мы всегда танцуем.

Он обнимает меня. Я с легким вздохом прижимаюсь к его груди и держу его за плечи. Мы вместе покачиваемся под мечтательное кантри.

– Да, пожалуй, – шепчу я. Не уверена, что Кэл расслышал, но он все равно прижимает меня ближе.

Он поглаживает меня по спине, нежно сжимает волосы. Мы едва движемся. Просто плавно покачиваемся. Наши тела будто слились воедино, и я закрываю глаза, вдыхая его запах. Мускус, бурбон и древесные нотки. Сильный, мужской, почти убийственный аромат.

Я прижимаюсь ухом к груди Кэла и слушаю, как бьется его сердце. Мы вместе судорожно вздыхаем, когда ребенок за ближайшим столом трясет браслетом с бубенчиками.

– Знаешь, почему я повесил в мастерской бубенчики?

У меня перехватывает дыхание. Я открываю глаза и жду ответа.

Бубенчики звенят снова.

– Потому что я вспоминал о тебе каждый раз, когда слышал этот звон.

Слезы застилают мне глаза. Я обнимаю его крепче, потому что боюсь потерять голову и упасть.

– Правда? – сдавленно говорю я.

Он кивает и кладет подбородок мне на макушку.

– Да, правда. Ты вечно носила в декабре ожерелье с бубенчиками. Я сидел у себя в комнате, делал домашку, а твои бубенчики звенели каждый раз, когда ты проходила мимо, бежала по коридору или плясала с Эммой. И я улыбался.

Я не расплачусь. Ни за что.

Кэл думал обо мне все это время, а я-то думала, что он давно меня позабыл. Я подавляю сокрушительную волну чувств, которая грозит захлестнуть меня с головой, и прижимаюсь лицом к его груди. Его сердцебиение учащается; он наклоняется и обнимает меня еще крепче, скребет щетиной по чувствительному изгибу моей шеи.

– Я обещал, что буду держать дистанцию, – шепчет он прямо мне на ухо. – Но, я уверяю, на это уходит вся моя выдержка.

И моя тоже.

Моя, черт побери, тоже.

Я едва замечаю, когда песня заканчивается и гости начинают танцевать под другую, более бодрую. Мы с Кэлом остаемся в объятиях друг друга еще несколько минут, покачиваясь, предаваясь воспоминаниям, желая. Желая больше, чем я могу получить.