– Врешь! Сам знаешь – женишься, и сразу ордер дадут, такие правила! Врешь ты все, Паша! Просто… – Варька горько всхлипывала. – Просто не любишь.

Пашка раздраженно спрыгнул с кровати, жалобно, в тон Варькиному настроению, заныли пружины. Хватанул папиросу и встал у окна. Курил молча и жадно и возражать подруге не стал.

– Что, права? – с деланым задором спросила Варька, надеясь на возражения. – Угадала?

– Не знаю, – честно ответил кандидат в члены партии, – скорее всего, так.

Пока Варька, истерично всхлипывая, натягивала юбку и кофту, Павел по-прежнему стоял у окна. Хлопнула дверь, но он не обернулся.

«Так – значит, так», – подумал Стрельцов-старший и почему-то почувствовал облегчение. Да разве он виноват в том, что полюбить красавицу Варьку так и не смог? Все про нее понимал, а сердце молчало.

Почему-то мечталось совсем о другой – нежной, тихой, тоненькой, беленькой девочке с очень задумчивым взглядом и обязательно с книжкой в руке.

Беленькая и задумчивая девочка с книжкой попалась ему ровно через полгода, в подмосковной электричке. Она сидела напротив и пыталась читать, но получалось у нее плохо – глаза слипались, книжка падала на колени, и аккуратная головка с нежными льняными кудрями клонилась к плечу соседа – толстого и противного мужика в засаленной кепке.

«Эх, не повезло! – с отчаянием подумал Павел. – Вот бы я был на месте толстого!»

На станции «Удельная» блондиночка встрепенулась, испуганно глянула в окно, охнула и, подскочив, бросилась к выходу.

Павел рванул за ней.

В тот же вечер они познакомились. Девушку звали нежным именем Светлана. «Светик, Светлячок», – твердил он про себя.

Так и повелось – всю жизнь он звал ее Светлячком.

Света была коренной москвичкой, воспитанной профессором папой. Мама скончалась при родах.

Света училась в пединституте и страстно мечтала отдать детям всю себя. Педагогику считала главной из наук – что в ребенка заложишь, то и вырастет.

Стрельцов осаждал крепость по имени Света два года.

Главным и самым серьезным препятствием стал будущий тесть, Светланин отец.

Профессор Некридов был человеком суровым – жизнь закалила. К тому же потеря молодой, прекрасной, любимой жены в двадцать шесть лет – испытание не из легких. А жену Некридов не просто любил – обожал. И после смерти несчастной Неточки остался с младенцем на руках – из родных почти никого. Как жить, молодой ученый Некридов не понимал. Больше всего ему хотелось уйти вслед за Нетой. Так было бы проще. Уйти тихо и красиво, что называется, без неприятных последствий – все-таки. Некридов был химиком. Но как уйти, если в кроватке попискивает крошечная дочь? Нет, варианты, разумеется, были – и дом малютки, и мечтающая о ребенке бесплодная Неточкина подруга Олимпиада, и родная тетка Елена, живущая в теплой Одессе, – и та и другая малышку бы с радостью забрали и воспитали. А Николай Некридов нашел бы вечный покой подле Неточки. И это было бы счастьем. На полном серьезе, вдумчиво и спокойно он продумывал свой уход. Но однажды, среди ночи, его разбудил тонкий, жалобный плач дочки. На цыпочках он подошел к кроватке и внимательно, как в последний раз, словно прощаясь, стал внимательно на нее смотреть. И увидел. Увидел то, что навсегда запретило думать ему об ужасном – Светлана, Светочка, Светик-солнышко была абсолютной копией обожаемой Неты. И это открытие его потрясло. Выходило, что есть на этой печальной земле у него важное, нет – важнейшее – дело: вырастить дочь. Вырастить маленькую Неточку в память о драгоценной жене.

Некридов погладил дочку по влажным, нежнейшим шелковым волосикам и широко улыбнулся. Жизнь снова обрела смысл, и заканчивать с ней не хотелось.

Спустя пару недель благодаря коллегам он нашел чудесную женщину, милейшую Валентину Афанасьевну, няню и домоправительницу в одном лице. В доме появились горячие обеды, засверкали промытые окна и вкусно запахло мастикой.