Вика слушала с улыбкой.

— Изумительная картина. Я тоже представляю тебя. С брюшком и в шляпе. Ты будешь вежливо улыбаться и придумывать фразу, которую уместно сказать на прощанье.

— Это уже не смешно.

— Пожалуй, но так бывает. Кстати, ты когда уедешь отсюда? Весной?

— Не знаю. Я не думаю об этом.

— Мечтаешь перевоспитать нашего папу?

— Нет, только не перевоспитывать.

— Повоевать хочешь? Не советую. Брось это мальчишество. Не трать, кума, силы, как хохлы кажуть.

— Опускайся на дно?

— Зачем на дно? Возвращайся домой, в университет, берись за науку. Наука — это положение. А здесь…

— Между прочим, на днях мне почти то же самое говорила Светлана.

— А… соперница! Это она правильно сказала. Тебе в самом деле нужно уезжать. Если не уедешь, можешь наделать много глупостей.

— Ты же сама говорила, что мне ничего не грозит. Ну, выгонят…

— Я не про те глупости. Я про Светку. Можно здорово попортить жизнь трем людям.

— Думаешь, я тебя так быстро забуду?

— Сначала да. Моя очередь впереди. Ты слушайся меня. Я знаю, что говорю. Удирай в университет. Подберешь себе девочку-студенточку, осчастливишь ее, женишься.

— Не нужно об этом.

Я поднялся, и она не остановила меня. Наверно, ей было бы тоже тяжело, если б наше прощание затянулось.

— Холодно, — сказала Вика, — и сыро. Не простудись. — Она поправила шарф у меня на шее. — Какой он у тебя старенький. — И вдруг чему-то обрадовалась: — Подожди минуточку! — Вика открыла дверцу шкафа. — Вот, возьми. Он хороший, мягкий-мягкий! Это мне бабушка связала.

Шарф был действительно мягкий и теплый. От него пахло духами. Ее духами.