Едва войдя в кабинет, я тут же ощутил сильнейшее желание развернуться и покинуть его. Одну из стен занимало огромное окно с замечательным видом на реку Сент-Клер, широкую и неторопливую, отделяющую Мичиган от Канады. Три другие стены были увешаны оружием — самым разным, от дорогих английских дробовиков и охотничьих ружей до старинных кавалерийских сабель и японских мечей. Вот и говори после этого о неудачном выборе места для беседы подозреваемого в убийстве человека с полицией.

Денкерберг оглядела кабинет с нескрываемым интересом.

— А у вас тут целая коллекция, — сказала она.

— Да. В прошлом году я попросил оценить ее. Цифра получилась значительно больше ста тысяч, — важно заметил Майлз. — Потому я и держу дверь на запоре.

У меня возникло неприятное чувство. И дело было не в одном лишь оружии. Стоило Денкерберг войти в кабинет, как в повадке Майлза что-то неуловимо переменилось.

Мы с Майлзом сели на диван, а Денкерберг продолжала кружить по кабинету, сложив за спиной руки и внимательно разглядывая оружие. Каждый из экспонатов коллекции покоился на собственной паре деревянных крючьев. И под каждым висела на стене медная пластинка с подробным описанием.

В конце концов Денкерберг села и скрестила ноги.

— Я очень сожалею о том, что случилось с вашей женой, мистер Дэйн, — сказала она. — Однако мне необходимо поговорить с вами, пока ваши впечатления не стерлись из памяти. Для начала расскажите о случившемся этой ночью. Обо всем, что вы видели и слышали.

— Ночью я писал. — На лице у Майлза обозначилось несколько заносчивое выражение. — Для этого мне требуется совершенная и полная тишина, почему я и выбрал для кабинета место в глубине дома.

Почему мне он сказал, что, пока его жена умирала, у него здесь играл Бетховен? Денкерберг, видимо, заметила, как я нахмурился, потому что спросила:

— Вы хотите что-то добавить, адвокат?

— Виноват? — туповато переспросил я. — Что? А, нет, простите. Я просто… ну, знаете, задумался о своем.

И я растерянно улыбнулся. За годы практики я в совершенстве научился разыгрывать роль недотепы. Она вполне отвечает моей мятой одежде, обшарпанному автомобилю и непримечательному лицу. Однако это всего лишь роль.

— В общем, — сказал Майлз, явно раздраженный тем, что его перебили, — я сел за работу около полуночи. И к половине четвертого написал страниц восемь. Не мне об этом судить, но, по-моему, получилось неплохо. Работа по-настоящему ладилась. А потом я кое-что услышал.

На миг в кабинете наступило молчание. Денкерберг не смотрела на Майлза. Ее взгляд был прикован к стене. Посмотрев туда же, я увидел, что одна из подставок для оружия пуста. Интересно, какие выводы сделала из этого Денкерберг.

— Так что вы услышали? — наконец спросила она.

— Шум, — коротко ответил Майлз.

— Шум. — Денкерберг вскинула бровь. — Вы ведь профессиональный литератор и, уверена, понимаете, насколько важна точность описания. А слово «шум» звучит расплывчато.

— Ну, может быть, резкий шум? Нечто среднее между хрустом и ударом? Не знаю. Но доносился он из дома. И это почти все, что я могу сказать точно. Я пошел посмотреть, что происходит. Жена к этому времени уже, как правило, спит, вот я и решил проверить, все ли с ней в порядке.

— Вы подумали, что в дом кто-то проник?