— Дядюшка, только не говори, что тебя одолел приступ сентиментальности. — Я не могла поверить своим ушам. — Он же пытался тебя убить. Много раз!

— Это не сентиментальность, — возразил Раду, вглядываясь в живые краски на портрете. — Не какая-то там заржавевшая совесть, которая вдруг проснулась. Ты ведь знаешь, что я никогда, даже до своего обращения, не был особенно совестливым.

— Что же тогда?

Он посмотрел на меня через плечо.

— Дори, как ты думаешь, почему я держу здесь этот портрет?

— Ну, этот человек был твоим любовником. Как мне кажется...

Раду засмеялся, но как-то совсем невесело.

— Мы никогда не были любовниками. Во всяком случае, в том, чем мы занимались, не было ни капли любви. — Он провел пальцем по узору на каминной полке, как будто ему срочно надо было чем-то занять руки. — У принца Мехмеда имелась карта, на которой были обозначены не только турецкие земли, но и Европа. Принц говорил, что всему этому суждено стать единой империей, с одним языком, одной верой и одним правителем. Турки считали, что я могу способствовать осуществлению этой мечты, поэтому-то он и обратил на меня внимание. При дворе отпивались дюжины смазливых oghlanlari — королевских пажей, — которые были гораздо красивее меня. Причем их выбирали не только за внешность, но еще и за способности, что бы там ни говорили. Ни один из них ни разу не поднял оружия на правителя.

— Ты покушался на султана и остался жив? — усмехнулась я.

— Тогда еще на сына султана. Да, остался. Мехмед сделал мне интимное предложение. Я замахнулся на него, но поранил совсем несильно, потому что никогда толком не владел мечом. После чего я продемонстрировал свою истинную храбрость, убежал и забрался на дерево. Слез я только тогда, когда он поклялся самой страшной клятвой, что не убьет меня. — Раду горько улыбнулся. — Я так легко отделался, потому что правитель считал меня полезным. Туркам был нужен принц-марионетка, а Влад не поддавался на уговоры.

— Странно, что ты сохранил портрет Мехмеда. Лично я спалила бы его.

Вернулся слуга и поставил передо мной поднос. Там была курица. Слава богу, она не кудахтала.

Раду отпустил вампира и присел рядом со мной.

— Я держу его портрет не из привязанности, Дори, а в качестве напоминания о том, как легко когда-то изменился под гнетом другого человека. Я сделался ровно таким, каким хотели меня видеть враги. Я одевался, как они, думал, как они, даже принял их веру. Честное слово, на какое-то время я стал турком больше, чем они сами. Я оставил портрет, чтобы не забывать, кем был.

Я засопела.

— Успокойся. Ты ведь был еще ребенком. Они просто промыли тебе мозги.

Раду покачал головой.

— Как бы мне ни хотелось поверить в такое, но это правда лишь частично. Мне было уже одиннадцать, когда он меня соблазнил. По современным стандартам — ребенок, а в тогдашнем мире я считался не таким уж и маленьким. Мехмед, например, в этом возрасте начал управлять провинцией. Мне промыли мозги, потому что я позволил такое сделать. Второй вариант был для меня немыслимым, поэтому я выбрал путь наименьшего сопротивления. Мне потребовалось много времени, чтобы понять: все мы в конечном счете несем ответственность за свои поступки.

— Драко тоже.

Раду секунду молчал.