– Это всего лишь фигура речи, сынок. Ничего больше. Уразумел?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон с легким кивком. – Могу я вернуться к своим бойцам?

– Да не дуйся ты, Катон.

Это, конечно, тоже было подначкой, и Катону было непросто справляться с накатывавшим на него гневом. Он прекрасно понимал, что Максимий намеренно пытается вывести его из себя, чтобы выставить посмешищем в глазах остальных центурионов. Его так и подмывало ответить тем же манером, высказаться в свою защиту, указать на свои заслуги, на украшающие его портупеи награды. Но это было бы бессмысленно и глупо. У того же Максимия, да и у других заслуженных центурионов наград было куда больше, и вряд ли ему удалось бы упрочить свой авторитет с помощью неуместного хвастовства. Тех, кто уступал ему заслугами, выпячивание таковых могло только задеть, что тоже не добавило бы юноше популярности. Ну а уж любая попытка открыто возмутиться поведением Максимия была бы прямым нарушением субординации, что могло лишь усугубить ситуацию. Как ни крути, а ему оставалось лишь скрепя сердце терпеть сложившееся положение, постоянно ожидая со стороны Максимия еще каких-нибудь колкостей. В конце концов, тот не более чем использовал преимущество своего статуса, и Катон отдавал себе отчет в том, что тут уж ничего не попишешь. Худшей несправедливостью казалась открытая поддержка командира некоторыми его товарищами центурионами. «Оставалось одно – не поддаваться унынию, не дать себе сорваться или сломаться и ждать, когда все переменится к лучшему», – мысленно убеждал себя Катон с горестной улыбкой.

А ведь в глубине души он считал, что готовить настоящих солдат армия могла бы и не только такими способами. Тяготы военной службы являлись не только физическими, но, неизбежно, и моральными, но усугублять последние не видел ни малейшего смысла. Максимий, однако, смотрел на это иначе, а при таком подходе было очевидно, что он доведет Катона до срыва с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день. Единственным разумным решением, пришедшим Катону в голову в сложившейся ситуации, было просто держаться от Максимия подальше и постараться попадаться ему на глаза как можно реже.

Оглянувшись назад, где в хвосте колонны маршировала его центурия, Катон нахмурился.

– Командир, – обратился он к Максимию, – у меня такое впечатление, что мои люди начинают отставать. Прошу разрешения вернуться к подразделению и навести порядок.

Максимий окинул юношу долгим взглядом прищуренных глаз, и Катон уже начал опасаться, что его просьба будет отклонена. Но командир когорты кивнул:

– Отправляйся. Выровняй строй и не допускай сбоев.

– Есть, командир!

Катон отсалютовал, повернулся и, сопровождаемый взглядом Максимия, размашистым шагом направился в хвост колонны запыленных, потных легионеров.

– Макрон?

– Да, командир?

– Насколько хорошо ты знаешь этого мальчишку?

– Надеюсь, командир, достаточно хорошо, – осторожно ответствовал Макрон. – Мы знакомы с тех пор, как он поступил во Второй легион в качестве новобранца.

– Вот даже как?

Брови Максимия изогнулись дугой.

– Это что же получается… сейчас соображу… два года. Да, это солидный срок.

Даже Макрон уловил за словами командира плохо скрытый сарказм и для себя решил, что Катона следует защитить, дабы у Максимия не сложилось о юном центурионе неверное суждение. Первое впечатление имеет особое значение и, как правило, остается надолго, а Макрону вовсе не хотелось, чтобы у ветеранов сложилось о его юном друге неверное впечатление, тем паче что он впервые в жизни получил под начало собственное подразделение, что само по себе являлось нелегким испытанием. Макрон знал, что в Шестой центурии имелись легионеры, роптавшие по поводу назначения им командира, который моложе некоторых рядовых. Не слишком удачным казался ему и выбор Фигула в качестве оптиона. Фигул был всего несколькими месяцами старше своего центуриона. Хорошо еще, что его физические данные мигом отбивали у самых дерзких рядовых даже мысль о нарушении субординации. «Да и вообще, – решил Макрон, – с Фигулом все в порядке; Катон его назначил, с Катона и спрос. А вот самому Катону придется приложить немало стараний, чтобы оправдать в глазах товарищей, солдат и командиров свое столь быстрое продвижение по службе». При этом Макрон осознавал, что, хотя нынешний ранг достался его юному другу вполне по заслугам, ему остро недостает уверенности в себе, зато чего в избытке, так это мальчишеского честолюбия. Макрон не раз становился свидетелем проявленной Катоном отчаянной храбрости и понимал: при первой же возможности Катон сделает все, чтобы показать себя в глазах Максимия настоящим воином, и, вполне возможно, сложит голову при подобной попытке. А если Максимий, с его манерой поддразнивать, будет неосознанно требовать от молодого подчиненного доказательств его командирской состоятельности, Катон сам станет искать опасность.

Макрон помедлил, поразмыслил, и кое-что встревожило его еще больше: а не случится ли так, что Максимий, осознав все слабости и достоинства молодого центуриона, решит сознательно этим воспользоваться?