Днем — тревога, вечером — очень сильная стрельба. У нас во дворе — три пулемета, на крыше — наблюдатель. Телеграмма от Ушаковых из Ташкента, следовательно, они доехали благополучно, новостей нет. Продолжают появляться “возвращенцы”. Говорил со Свирским, который живет в нашем же доме. Старику под 80 лет, и он рассуждает прямолинейно, заявляя, что “машина, называемая правительством, потерпела крах”. Снег все лежит. Зина утром едет в Пушкино. Электрические поезда сняты, снимается даже электропроводка, но паровые поезда ходят более менее регулярно. Итак, 141 день войны: наступила зима, Москва стоит довольно прочно. Последний налет англичан на Германию объявлен самым сильным за время войны. Судя по газетам, под Москвой — бои тактического характера за рубежи обороны. Будут ли немцы наносить здесь удар или пойдут на север и на юг, что вероятнее? Взятие Москвы сейчас будет дорого стоить, но мало что даст. Я опасаюсь за Архангельск и за Майкоп. 200 танков (газетная цифра), которые участвовали в параде, вероятно, там были бы уместнее. Узнал о печальной судьбе моего старого товарища еще по институту, а потом по РАНИОН’у, Б.И. Пуришева: он попал в народное ополчение, потом — на фронт и теперь — в окружении, если не убит… Стоило ли профессора с редчайшей специализацией (западное средневековье) делать истребителем танка? В этом яркий пример (а их много) совершенно безответственного отношения к остаткам русской культуры наших верхов. Замолкли мои фронтовые корреспонденты. “Будрыс думал — уж верно убит”. Вероятно, придется читать лекции в городском пединституте, который возобновляет работу, вместо уехавших Добрынина и Ревякина. В Литературном институте я даю 10 часов в неделю. Оригинально это сочетание мира и войны в нашей жизни: я за столом пишу, Соня за другим шьет у лампы с традиционно зеленым абажуром, Лютик на полу играет в солдатики. Слышен грохот рвущихся в небе зенитных снарядов, время от времени приходит Зина, чтобы сказать, что не надо сидеть у окна, так как в случае близкого попадания бомбы могут вылететь окна, и стекла поранят даже без осколков бомбы. Потом стрельба затихает, и все кажется очень нелепым. Днем во дворе во время стрельбы все заняты своими делами: смотрят за бельем, носят дрова, и дело здесь не в том, что, в сущности, бомбы малоопасны, и, следовательно, мало шансов от них пострадать, а во внутреннем согласии на смерть, которая стала массовой и с которой поэтому легче примириться. Из-за войны не пишу свою теорию литературы, хотя всю, в сущности, приготовил и мог бы сделать гораздо лучше, чем то, что напечатал в 1940-м. Если хоть сколько-нибудь стабилизируется ситуация, сяду ее писать, но ждать стабилизации бури — странно.
Мне все-таки надоели немцы. Их все губит чуть-чуть: чуть-чуть они не разбили французов на Марне в 1914 году, чуть-чуть не достигли победы в 1918 во время наступления Людендорфа, чуть-чуть не разбили англичан в 1940 году после разгрома Франции, ибо вторжение было бы наверняка удачным, чуть-чуть не разбили нас на голову под Минском в первые 10 дней войны, когда мы еще не успели мобилизоваться, чуть-чуть не взяли Москву 16 октября, — все им не хватает чуть-чуть, и губят они миллионы людей, и сейчас я не вижу, говоря по-шахматному, какой план игры у них имеется, куда ни кинь… Интересно, что они придумают.
11 <ноября>
9-го в 11.30 снова провозгласили тревогу. Я держусь того мнения, что дневные тревоги мало опасны, так как самолеты летят с разведывательной целью, а ночные всегда могут оказаться массовыми. Поэтому на вечерние и ночные тревоги мы ходим в убежище. Сидели там до трех часов ночи и вернулись домой. Было тихо, но потом стреляли очень сильно, но мы мирно уснули. Отбой дали в семь часов утра. Впрочем, судя по тому, что разговоров было мало, налет был мало эффективен. Вчера и сегодня были лишь дневные тревоги.
Положение без перемен. Все иностранцы говорят о России в очень нежных тонах и восхваляют Сталина. Очевидно, пришло время серьезно нам помочь. Да оно и верно, так как мы настолько обескровлены, что даже в случае победы уже не будем очень опасны, пойдем на компромисс. Я придумал, наконец, план дальнейшей игры для бедного Гитлера. Ему надо стабилизировать фронт, занять его разными румынами и итальянцами, слегка прошив немцами, отдохнуть, собрать силы и с весны броситься на Англию. Ясно, что он не мог организовать вторжение в Англию, имея в тылу нашу армию. Сейчас, хоть мы до конца и не разбиты, но все же, во-первых, отодвинуты на 1000 км, потеряли основные промышленные центры, армия наша растр <неразб.> и ее контрудар пока для немцев не страшен. Снабжение за наш счет (Украины и т.п.) уже может быть организовано. Стало быть, удар по Англии уже возможен и реален. Тогда будет понятно создавшееся под Москвой затишье и запоздавшие симпатии англичан.
Вчера был обрадован телеграммой Ушаковых из Ташкента, значит, они в порядке. Ответил, просил сообщить, как там живется. Академия все не унимается и все хочет нас увозить. Зато говорят, что есть решение правительства возобновить занятия в ВУЗах Москвы. Восстанавливается и издательство “Советский писатель”.
Зина вчера одна и сегодня с Олей ездила в Пушкино. Там все в порядке. Ходят только паровые поезда и у электрических снимают не только провода, но и рельсы! В колхозе на трудодень пришлось по одному килограмму картофеля и одному килограмму капусты и несколько рублей! Немного. Они привезли три п. картошки и завтра привезут два п. капусты. Капуста была роздана раньше и у нас пропала. Вот и вся продовольственная база колхозника!.. Очевидно, там полная хозяйственная вакханалия, так как трудно поверить в то, что напряженный труд многих людей мог дать так мало. Слышал, что генерал Рокоссовский, о котором сейчас много пишут, три года сидел в тюрьме! Жена военного мне говорила, что в армии все вспоминают о расстрелянных генералах, которые не довели бы до таких поражений. Сейчас уже около часа. Начали стрелять.
Днем была А.С. из Пушкино. Она уже эвакуировалась, но, доехав до Раменского, вылезла, так как в поезде было невозможно ехать из-за перегрузки! Говорит, что Пушкинский совет раздает свободные дачи желающим, то же делается в Москве с квартирами. Говорит, что кое-где новые жильцы жгут библиотеки старых!
Читаю для разнообразия Конан Дойля по-английски — “Приключения Ш. Холмса”.
12 <ноября>
Не выспался, так как стрельба шла всю ночь и выстрелы то и дело будили, но тревоги не было, не было значит и бомбардировки. Рассказывают, что у нас начинают применять пушку Костикова. Один студент видел на шоссе целую батарею. Эта пушка будто бы восьмиствольная, бойцы зовут ее “гитарой”. Есть четырехствольная, “мандолина”. Первая испепеляет все на пространстве 8 км, вторая на 4 км. Немцы зовут ее “адской машиной”, требуют ее убрать, угрожая применить адские газы, но мы отвечаем, что газы имеются и у нас, а вот пушки у них нет. Стойкость этих слухов говорит о чем-то реальном, хотя… 8 км — явная фантастика. Многие говорят о трудностях немецкой армии, которая раздета, мерзнет, состоит из мальчиков. Главное, конечно, — в моральных трудностях, немецкий солдат с наступлением зимы должен подумать о многом. Но Гитлер, конечно, как и Наполеон в Бородинском сражении, не пускал в ход старую гвардию и резервы у него, конечно, есть. Если принять его армию в 10 млн., вычесть 5 млн. потерь, два млн. дать на гарнизоны в оккупированной зоне и т.п., занять наш фронт союзниками, то три млн. немцев с их боевой школой имеют шансы для вторжения в Англию. Кроме этой идеи, я не вижу игры для него. Дальнейшее продвижение в глубь России не даст ему ничего, если англичане помогут нам прикрыть бензин на юге. Во всяком случае сегодня он, пожалуй, дальше от победы, чем когда бы то ни было, с “логической” точки зрения, свободной от знания фактов.
Зина и Оля опять поехали в Пушкино за остатками картофеля. Сегодня хорошая погода. Вероятно, будут тревоги. Говорят, что погибли О. Цехновицер и Шалва Сосланы (так! — О.Т.). Цехновицера я не знал. Убит на машине осколком снаряда Немченко, один из трех членов Московского бюро писателей, только что сформированного.
13 <ноября>
Всю ночь опять сильно стреляли. Я не высыпаюсь уже несколько ночей подряд. Вечером сегодня дали тревогу, но она кончилась быстро и без большой стрельбы. Говорят, что в листовках, которые бросают немцы, сказано, что мы потеряли 3 млн. 800 тысяч пленных. Кроме того они сбрасывают подборку из антисоветских выступлений Черчилля, убивая двух зайцев, язвя нас устами Черчилля и компрометируя его. Слышал, что 16-го у нас действительно не было перед Москвой ни войск, ни укреплений, ни штабов. Немцы остановились, так как у них иссякли силы, а 17-го подошли резервы с востока!
Получил повестку на заседание в Союзе писателей. Приехал в бюро писателей и сидел в той комнате с сиренами у входной арки, в которой сиживал в 1922 г., где Брюсов когда-то вел наш семинарий. Было человек 20: Юдин, Ставский, Славин, Сурков, Матусовский, Васильев, Кальма (когда-то брюсовская студентка), Н. Богданов (тоже из брюсовского института), А. Виноградов и др. Речь шла об издании сборника, посвященного войне, но все говорили не столько о нем, сколько о том, что наконец-то возродился Союз писателей, что большая часть писателей образовала “пеший драпунский полк”, а москвичи теперь должны снова воодушевить писательский мир. Ругали Асеева, Кирсанова, Леонова, Переца Маркиша и др. Большая часть писателей в военной форме, с револьверами и проч. Говорили искренне и горячо. Создалось настроение. Впечатление такое, что стараются создать жизнь всерьез и надолго. Некоторые из них заработали право на твердое слово: побывали в боях. В этом я им завидую.
14 <ноября>
Без перемен. Сегодня четыре тревоги. Днем к городу прорвались немецкие самолеты и многие видели воздушный бой. В это время мы отправились в убежище, так как красноармейцы сказали, что будет массированный налет, но его не было. Слухов не слышал. Возможно падение Ленинграда, который, очевидно, жестоко голодает и прочно окружен. Бои под Москвой как будто усиливаются, но я буду удивлен, если немцы будут ее штурмовать. Правда, первый удар всегда удачен и до Москвы они дойдут. Но это будет очень дорого стоить и решения не дает.
15 <ноября>
Без перемен. Тревог сегодня, почему-то, не было. Вечером ездил в Еврейский театр, где был вечер, посвященный Маяковскому.
В той части, которой принадлежит батальон, стоящий у нас, была трогательная встреча. Встретил своих аспирантов и студентов из ИФЛИ. Как меняет военное дело людей… Стихи Маяковского звучали по-новому среди этих людей, которых через несколько часов могут послать на фронт! Был концерт. Бойцам больше всего нравятся танцы…