— Жесть какая. — Лорины глаза расширились. — Что сказала полиция?

— Да особо ничего. — Я перевела взгляд на колышущиеся от ветра ветви вязов за окном. — Только одно: ее телефон был активен еще раз, в середине июля, где‐то в графстве Кент. Полицейские сказали, что она, вероятно, пересекла границу.

— Но она ведь могла уехать сама?

— Да, вот только отметок о том, что она пересекла границу Британии, так и не нашли. А ведь нас, русских, всегда проверяют на въезде и выезде, нам же виза нужна. Значит, уезжала она в чьем‐то багажнике.

— А паспорт ее нашли?

— В том‐то и дело, что нет. Поэтому британской полиции хватило улик, чтобы заявить, будто это уже не их забота. Молодая девушка из страны, с которой не самые теплые отношения, без имущества, мужа и нормальной работы — она и так была в группе риска. Как, впрочем, наверное, и я сама. Просто еще один пункт в пользу ужесточения визового режима с Россией.

— Мда-а-а, — протянула Лора.

— В общем, дело было давно, я даже не очень помню ее. Мы не особенно дружили — разница в возрасте, сама понимаешь. Но знаешь, в детстве я всегда немножко завидовала ей и очень хотела быть как она.

Лора еще раз обняла меня за плечи, но теперь мне от этого было только неловко. Мне пришлось изобразить, что я тянусь к коробке с печеньем, чтобы скинуть с себя удушливую петлю сочувствия.

— А теперь я знаю, что она поехала на Гластонбери, — запись сделана на следующий день после того, когда ее видели в последний раз на остановке в городке, где она жила.

Лора достала две чашки и поставила чайник.

— Будешь?

Я кивнула и села напротив. Она включила музыку, что‐то тоскливое голосом Ланы Дель Рей. Но ты, наверное, понятия не имеешь, кто это.

— Как думаешь, может вдруг оказаться, что она жива? — нерешительно спросила я, как будто бы ее ответ и правда мог что‐то значить.

Лора грустно пожала плечами:

— Знаешь, я думаю, надо сделать пост в фейсбуке. Опубликовать ссылку на видео, пару фотографий твоей сестры и то, что ты мне рассказала. Поставить хештеги Гласто и, может, The Killers. Вдруг кто‐то видел ее там и вспомнит что‐нибудь важное.

— Да, стоит попробовать, хотя и прошло уже слишком много лет, — сказала я, поднимаясь со стула. В масштабах моей жизни восемь лет были целой эпохой.

Я должна найти тебя. Живую, мертвую, запертую в чьем‐то подвале, работающую на улице или живущую в коммуне в Гималаях. Я должна найти тебя. Даже если увижу только твои кости. Я должна найти тебя и, если кто‐то причинил тебе зло, обязательно наказать обидчика. Теперь, после того, как я нашла первую улику, или, скорее, первая улика нашла меня, эта мысль накрыла меня с головой.

Я выглянула в окно на залитые желтым, как фильтр инстаграма Kelvin, светом фонарей ночные улицы. Все, что осталось мне от тебя, — коллекция компакт-дисков, плеер и страница в фейсбуке, так и болтающаяся, будто ничего не случилось. Я так и не решилась сделать из нее памятную: а вдруг ты когда‐нибудь захочешь залогиниться и выложить несколько своих фотографий с доской для серфинга на фоне апельсиновой рощи где‐нибудь в Южной Калифорнии. Ведь говорят же, что многие люди, которых считают пропавшими без вести, находятся потом в Калифорнии.

Я зашла на твою страницу и открыла альбом с фотографиями — их было не много, я знала их наперечет. Насколько я понимаю, тогда, в эпоху до смартфонов, вообще гораздо меньше фотографировались. Я выбрала ту, где ты щуришься от солнечных лучей и улыбаешься в камеру. Волосы перекинуты на одну сторону по моде середины нулевых, в руке сигарета, из уха торчит наушник. Снято на чьем‐то заднем дворе в апреле 2007‐го. Твоя самая последняя фотография из тех, что есть здесь.