— Нимрин! Нимрин, очнись! Ну что же ты? Обещал поправиться за три дня, а сам-то? Пятый день лежишь камнем.
Первое, что понимает Ромига: голос не принадлежит Тунье или Зуни, это плохо. Но кажется знакомым, это хорошо.
— Рыньи?
— Нимрин, ты слышишь меня? Ты меня узнал? Нимрин, открой глаза, пожалуйста!
Разлеплять веки по-настоящему страшно, но пора. Открыть глаза, проморгаться… Нет, хотя бы, дневное зрение не отказало, это радует.
Рыньи тараторит, делится новостями:
— Мудрый Стира и мастер Лемба в доме, тётка пока не сказала им, что ты здесь. Но я-то тебя нашёл по запаху. Сначала понять не мог, что протухло в тёткиных покоях, потом вспомнил, как вынимал из тебя каменные занозы. Здоровый-то ты почти не пахнешь. Поправляйся уже, скорее, а?
— Стира и Лемба? Рыньи, ты знаешь, зачем они здесь?
— Мастер показывает мудрому свою кузницу и свои рисунки. А ещё сегодня соседки приехали, с мужьями. Зуни с Туньей и Аю угощают их в праздничной зале. А меня за тобой смотреть посадили, раз уж я всё равно про тебя догадался. Вообще-то, не только я: все поварята знают, что тётка таскает кому-то жидкий взвар. Ты бы уже поел мяса? Я принёс немножко, попробуй, оно совсем мягкое!
Мягкое. Вкусное. Аппетит пробуждается во время еды. Тело кое-как регенерирует, ему нужно. А вот нужно ли самому Ромиге? Когда асур хранит жизнь нава, это очень дурная примета: узники Купола — свидетели. Не следует ли наву умереть, чтобы избежать худшего? Или светлая погань отравила его своей личной самоубийственной безнадёгой? Чужие потери болят, чужое отчаяние рвёт сердце, чужие слёзы катятся из глаз. Весь Ромигин опыт работы с чужими воспоминаниями помогает плохо: не хватает сил отстраниться, отфильтровать информацию, а слишком яркие картинки и не свои эмоции — выкинуть.
— Нимрин, тебе очень больно, да? Тётка залепила самые глубокие язвы паутинным шёлком. И сделала подстилку из морского мха, мы скоро поменяем ещё раз…
— Спасибо ей. И тебе, Рыньи, тоже спасибо. У меня не столько шкура болит. Внутри. Но я надеюсь, пройдёт.
Мальчишка смотрит: весь сочувствие и любопытство. Как ни худо Ромиге, а он рад, что рядом — благожелательно настроенный разумный. А проклятущий асур просидел на Голкья тысячи лет, но до сих пор взирает на охотников свысока. Закуклился в своём ледяном одиночестве, чтобы случайно не проникнуться нуждами и бедами «расходного материала»? Губил, губил мир, согласно плану, потом вдруг решил спасти? Что из навязанных Ромиге видений — правда, что — полуправда, что — полнейшая ложь?
Самая невероятная сенсация — асур своим умом дошёл до того, что навы знали всегда: что их родину уничтожил кто-то из светлых. Навы до сих пор не видят причин сомневаться в свидетельстве Ярги, хотя позже Легенда кое в чём бывал сильно не прав. Ромига унаследовал боль той единственной в истории Нави братоубийственной междоусобицы. И потому ужас осознания, постигший асура, ему, отчасти, понятен. Асур усомнился в ком-то из чтимых своих — Свет ему показался тёмным. Начал отгораживаться от знания, как вожди подставили свой народ — выдумал третью силу, которая стравила Тьму со Светом. Что за сила? Что за выгоду обрела она в Первой Войне? Этого асур не сумел сочинить даже за тысячи лет одиночества, воображения не хватило. Вернулся бы на Землю, поучился фантазии у человских конспирологов!