Нагруженные, они уходят по ходу сообщения в сторону окопа, из которого была слышна стрельба из станкового пулемёта... Правее от хода сообщения, метрах в пяти-семи от меня раздаётся громкое "шайзе"! Осторожно высовываю голову над бруствером и вижу, как два солдата, пригнувшись, осторожно идут над окопом в нашу сторону.
Резко встаю и навскидку делаю два выстрела из своего нагана, благо расстояние до них небольшое и прекрасно позволяет стрелять без промаха. Попал в обоих. Солдаты валятся на дно окопа. Быстро подбегаю и осматриваю убитых. Бесцеремонно пихаю ногой солдата вооружённого "МП", расстёгиваю пряжку ремня, переворачиваю его на живот, снимаю ремень с двумя массивными подсумками из брезента для запасных магазинов, флягой и лопаткой. Поднимаю с земли и присваиваю себе ещё тёплый от стрельбы пистолет - пулемёт. Зеленоватый шлем с ремешком, пристёгнутым для удобства поверх выступающего козырька, слетел с головы и теперь валяется рядом с телом. Поднимаю его с земли, одеваю на свою голову и по плечи высовываюсь из окопа. Вижу, что в метрах двадцати от окопа в нашу сторону направляются ещё несколько штурмовиков. Очевидно эти двое, чьи тела сейчас остывают рядом со мной, были посланы в разведку, а остальные на подходе...
Ну-ну, идите - жду... Поговорим" - тихо-тихо говорю сам себе, потом в голове рождается безумная идея...
Рукой с зажатым в ней оружием призывно машу штурмовикам, показывая, что окоп пустой.
Эй, Вилли! кричит в мою сторону ближайший из солдат.
Я! отвечаю "товарищу" и ещё раз показываю рукой, мол, давай иди ко мне, быстрее. Ком цу мир! Шнеллер!
Прячу голову в окоп, отбегаю в сторону шагов на десять, останавливаюсь, привожу в действие свою "эргедешку", выглядываю из окопа, затем сильно размахиваюсь и бросаю гранату в купившихся на мою уловку штурмовиков. Неожиданный взрыв и осколки валят с ног спокойно идущих солдат. Чей-то протяжный стон на поле красноречиво говорит о том, что им сейчас уже не до прогулки в русский окоп. Еще раз осматриваюсь и решаю, что пора догонять своих, пока друзья погибших не опомнились...
Добрался до южного окопа. Вокруг вся земля перерыта гигантскими воронками, которые ещё дымятся. Сам видел, что в перерывах между атаками немцы били по этому месту из самоходных орудий и миномётов. Старшина Максаков, ефрейтор Захаров и "хвост" Юхненко уже расположились в окопе. Ствол пулемёта неестественно задран вверх, из пробитого осколками кожуха, немного шипя, в воздух выходит ещё не остывший пар. Захарин склонился к Сороковину, устало сидящему на земле, взмокшая от пота спина которого была прислонена к дощатой стенке окопа. Рука политрука прижата к животу. Накладывая на рану отрез из не свежей ткани, оторванный от нижней рубахи, ефрейтор пытается остановить кровь. Рядом с пулемётом, среди кучи стреляных гильз лежит без сознания Лёша Сафонов.
П-пить! Дайте воды! просит Иван Павлович, произнося слова слабеющим голосом.
Ты ему пить не давай, старшина останавливает Захарина, уже поднёсшего горлышко фляжки ко рту раненого. При таких ранах пить нельзя! Смерть! Можешь только смочить ему губы и обтереть лицо.
Палыч, ты, давай терпи! Пить тебе пока нельзя! Сейчас нутро перевяжем и будем отсюда выбираться, пытается подбодрить политрука Максаков. Ничего! Дойдём до наших вылечим!
Нннееет... Не наааадо, пытается сказать Сороковин, умолкает, смотрит куда-то вверх, на безоблачное небо, потом со слабой улыбкой на бледных губах, глотая буквы, тихо-тихо выговаривает слова: Как-хой сеххотня т-тифный тень... он снова молчит с минуту, собирается с силами и пробует сказать ещё: Ван-ня, с... мной... не н-надо вос-ситься... ум-мирать пуд-ду... Саф-фонофа ун-несите...
Молчи политрук, молчи! Нельзя говорить... силы побереги... просит раненого старшина.
Почему молчит пулемёт!? неожиданно громко и твердо произносит Сороковин.
Пулемёт разбит! Лента порвана и патронов почти нет - так крохи... докладывает политруку сложившуюся обстановку Максаков, потом предлагает план действия: Патронов и правда мало. Сейчас, когда они сунутся, из двух "дегтярёвых" напоследок приголубим этих блядей! Отойдём к крайнему окопу - правда, оттуда давно тоже никого не слышно. Передохнём, осмотримся и попробуем пробиться на соединение с Армией.
Приказываю рассредоточиться и занять оборону, командует Максаков, распределяя кому из нас, где надо быть. Горский - встанешь левее этой ячейки. Юхненко - справа. Я – буду держать центр и сектор справа. Ты Захарин - проверь карабин и поставь его рядом с товарищем политруком. Сам тож, будь рядом.
Вася, могу отдать тебе трофейный автомат. Справишься? предлагаю ефрейтору оружие, но парень категорически отказывается. Ну его нах...! Нет, мне с винтовочкой проще будет, да и пристреляна она хорошо.
Взвожу затвор "МП", готовя пистолет-пулемёт к ведению стрельбы, подхожу к Сороковину, кладу рядом с ним ремень с подсумками для запасных магазинов и отдаю ему трофейное оружие. Иван Павлович, возьмите! Он уже на взводе. Вы легко справитесь. С карабином обходиться труднее... Сороковин принимает автомат, укладывает его на ноги поближе к низу живота, потом тихо выдыхает: Спасибо, сержант... Я смогу...
Ухожу, занимаю позицию, смотрю на поле и вижу, что немцы, решив, что с нами покончено, особо не прячась, решают пойти на окоп с двух сторон со стороны деревни. Огнём двух ручных пулемётов, ППД и винтовки, замертво уложив около десятка штурмовиков, заставляем остальных залечь, не давая лежащим ни пошевелиться, ни поднять головы. В азарте боя почти полностью выстреливаю диск. В магазинной тарелке осталось не более десяти патронов. Пулемёт Максакова тоже молчит. Слышу, как Юхненко редко бьёт одиночными выстрелами из своего ППД...
Собираемся все вместе, решаем отходить. Захарин зря времени не терял - используя две "мосинки", кусок брезента и верёвку, смастерил носилки... одни. Политрук слабеющей рукой показывает Захарину, чтобы тот нагнулся к нему, потом тихо шепчет слова, после которых ефрейтор подходит к Максакову и произносит: