Товарищ младший лейтенант, очнитесь! Захарин приводит в чувство Боголика. Пётр сидит на земле уже без лишней одежды и жадно глотает вливаемую ему в рот воду из фляжки. Юхненко за здоровое плечо поддерживает раненого, чтобы тот не упал. Максаков, когда только успел набить патронами диск, высунув на бруствер окопа ствол "дегтярёва", готовый в любую секунду открыть огонь, внимательно следит за округой.

Ааа! протяжно стонет раненый, потом открывает глаза и мутным взглядом смотрит на нас. Хде я? Хке-ке! Кто рядом? вымучено звучат первые слова начальника заставы.

Петр Григорьевич! Это я, старший сержант Максаков! Со мной трое бойцов, оставив пулемёт на бруствере, близко пригнувшись к голове Боголика, докладывает Максаков.

Ивваааан? он узнаёт старшину, потом слабым голосом спрашивает: Что с людьми? Где Сороковин? Почему тишина?

Сороковин погиб. Все живые здесь. Тишина, потому что перебили немцы всех... в пух и прах раздолбали! отвечает старшина заставыю Вам нельзя говорить! Помолчите. Сейчас сержант будет вас лечить.

Лей немного воды на лоскут, прошу Захарина и подставляю кусок, оторванный от нательной рубахи Боголика, пущенной мной на лоскуты и полосы. Смоченной тканью начинаю смывать с кожи вокруг обеих ран запёкшуюся кровь. На второй лоскут, скрученный несколько раз вместо пластыря, прошу Захарина немного помочиться, вызывая своей просьбой недоумение на лице ефрейтора, который в небольшом замешательстве начинает мяться.

Вася, я, что непонятного попросил? Повторяю - надо взять и немного поссать на тряпку! повторно прошу Захарина выполнить мою просьбу, потом поясняю: Лекарств у нас нет. Моча нужна для дезинфекции.

Спустя пару минут без стеснения прикладываю мокрую повязку к перебитым рёбрам, прижимаю и начинаю крепко бинтовать, используя грязный бинт, снятый с раны на моей руке. Уверенно решаю, что сейчас не до гигиены - главное, наложить на рану плотную повязку. Закончив колдовать над раной на груди, начинаю "лечить" простреленное плечо. В конце перевязки мы с Захариным, боясь причинить раненому лишнюю боль, вдеваем в рукава гимнастёрки руки и запахиваем полы на груди.

Поясной ремень снова обтягивает талию командира. Петлю для руки делаем из наплечного ремня, снятого с искалеченного командирского "ППД". Оставшийся лоскут от нательной рубашки лейтенанта уходит на перевязку моей раны на руке, которым Захарин пару раз плотно обмотал рану, завязав узлом оставшиеся кончики ткани.

Иван, мы закончили, сообщаю Максакову.

Пётр Григорьевич, надо уходить. Ещё немного и будет поздно. Немцы сообразят, что заставу никто не обороняет... кинутся нас ловить... будут искать по всей округе, глядя в глаза Боголику, настаивает Иван. Нас осталось пять человек, вместе с вами - трое с ранами. Быстро идти не сможем.

Хорошо, соглашается младший лейтенант. Давайте начнём отходить в тыл. Предлагаю уходить в сторону деревни Нехосты и там заночевать, лучше в лесу.

Товарищ старший сержант, если идти в ту деревню, то придётся пересечь открытое поле, потом тащиться по заболоченным землям. Можем не пройти! стараясь не шуметь, уверенно сообщает Юхненко и делится своими наблюдениями: Когда уходили с сержантом к вам в окоп, я заметил, что в кустах у пастбища немцы начали устанавливать пулемёт на треноге. Они нас спокойно достанут.

Коля, ты, что то хочешь предложить? спрашивает Максаков.

Мы подходим поближе. У меня есть две гранаты. Я подберусь к пулемёту поближе, со стороны кустов малинника, которые помогут мне быть не заметным, затем брошу гранаты. Всё, путь свободен! Как вам такая идея? улыбается Николай после того как кратко изложил свой план.

Неплохая идея. Делай, Коля, соглашается Иван, но решает осадить пыль бойца. Только не торопись! Всё сделать надо аккуратно и качественно. Захарин поможет - будет тебя прикрывать...

Я и Максаков, с двух сторонЮ поддерживаем Боголика, помогая ему идти. Ефрейтор Захарин, временно вооружившись "дегтярёвым" старшего сержанта, прикрывает Юхненко, который приготовив для метания свои гранаты, бесшумно ползёт вдоль кустов малинника, метр за метром сокращая дистанцию до пулемётной точки. На какое то время "хвост" скрывается из вида. Минут через десять один за другим гремят два взрыва. Когда клубы дыма немного рассеялись, вижу, как Николай встаёт с земли, отряхивает руками свою форму, потом снимает с головы фуражку, несколько раз гладит её ладонью, сбивая пыль с околыша и зелёного верха головного убора. Парень идёт в нашу сторону и радуется открытой доброй улыбкой, фуражка небрежно одета на затылок, и из-под козырька видны светлые волосы. Такое уверенное поведение бойца говорит о том, что вражеской пулемётной точкой покончено, и мы можем уходить. Внезапно откуда-то сбоку звучит винтовочный выстрел. На лице Николая улыбка сменяется гримасой недоумения, как бы говоря - как же такое могло случиться? Ноги парня подламываются в коленях, он падает на землю, судорожно пытается сделать несколько глотков воздуха, потом тело дёргается в предсмертных конвульсиях и замирает. Захарин, видя, как Николай валится на землю, встаёт в полный рост и держа у пояса пулемёт короткой очередью убивает немецкого солдата, пытающегося скрыться в кустах орешника. Осторожно подходим к Николаю и видим, что он мёртв - винтовочная пуля попала прямо под левую лопатку, не оставив парню ни каких шансов на жизнь...

Немцы разглядели нас, когда мы прошли уже большую часть заболоченной низины и подходили к небольшому лесочку. Их полевое орудие, установленное у деревенской околицы, сделало первый пристрелочный выстрел, пытаясь с первого выстрела накрыть четыре наших фигуры.

Быстро к лесу! Бегом! - кричит Максаков - Вовка, хватаем Петра и ходу! Иначе... - его слова тонут в грохоте второго взрыва, рванувшего совсем близко и впереди нас. Следующий вражеский выстрел был более удачным - снаряд разорвался рядом с ефрейтором Захариным, который прикрывая нас, чуть приотстав шел самым последним. Несколько осколков попали в Василия, сбив тело на землю. Понимая, что немецкие артиллеристы пытаются взять нас в вилку, мы с Максаковым, подхватываем Боголика и, волоча ногами по земле тело командира, что есть силы бежим к спасительным деревцам. Прежде чем мы добрались, к деревьям и стали не заметны, скрывшись среди листвы, ещё несколько раз гремят снарядные взрывы. Упустив нас из виду, артиллеристы прекратили стрельбу, видимо решив, что цели стали для них не досягаемы...

Уже темнеет, не рвутся снаряды и мины, не трещат пулемётно-автоматные очереди и не хлопают гранатные разрывы, всё стихло и только где-то далеко на востоке слышится что-то похожее на гром. Иногда, в районе городка заставы раздаются хлопки одиночных выстрелов - победители осматривают разбитую оборону и развалины. Лежим на траве у дерева и просто отдыхаем. Все трое ранены. Боголик ранен тяжелее всех плюс ещё контузия, полученная им в самый первый час. Пётр пытается держаться, но тихий стон и скрежет сжатых зубов показывают как ему больно. Иногда младший лейтенант даёт волю чувствам, и мы слышим, как он что-то бормочет: Как такое могло... Вся застав... Все полегли... Почему? потом слышу ещё слова и обрывки фраз: Знал же... Все... Что скажу... Господ... как мне больн…