И, встав, начала рыться в карманах своего анорака. Сейчас, стоя перед сидящим собеседником, она казалась великаншей. А ему, в этом геометрическом декоре тридцатых годов, пришло на ум сравнение с бронзовой Афиной[112] на Порт-Дорэ, богиней без всяких украшений и финтифлюшек.

Наконец она протянула ему свой мобильник.

Чужие дети… ну что в них может быть интересного?!

Тем не менее Ньеман долго разглядывал малышей, хотя фотография была нечеткой. При виде их лиц он мысленно похвалил себя за то, что не стал заводить шашни с этой своей коллегой, притом бесполезные шашни, на какие пускаются многие мужики, стоит им увидеть пару аппетитных сисек; такие ухажеры предпочитают быстрое, примитивное, плотское удовольствие серьезному подходу к жизни.

— А у вас? — храбро спросила Стефани, когда он вернул ей мобильник.

— У меня? Ни жены, ни детей.

Он помолчал несколько секунд и добавил — без сомнения, под воздействием окружающего декора, а главное, зрелища двух трупов внизу, в подвале:

— Я живу один. Один на один с моей работой.

— И с воспоминаниями?

— Нет, без них. Память — в моем возрасте — это не всегда хороший козырь.

Деснос сунула руки в карманы. Холод пробирал их обоих до костей, приковывая к земле, точно колонны галереи.

— Но у вас все же есть та рыжая малышка. Больше чем помощница, разве нет?

Ньеман кивнул и поднял воротник повыше, до самых глаз.

— У наших чинуш она не значится в штатном расписании.

Стефани ответила понимающей улыбкой. Сейчас она выглядела одновременно и смущенной, и довольной: все-таки ей удалось пробить броню парижского копа.

Воцарилось молчание; теперь они вполне могли представить себе, что оказались на неведомой планете, где население вымерло от какого-то вируса, оставив после себя только эту архитектуру, созданную из бетонных блоков и пустоты, кирпичей и фаянса…

— Что вы об этом думаете?

Вопрос Стефани застал майора врасплох, он вздрогнул.

— О чем?

Она не ответила. Но было ясно, что она имеет в виду двух покойников там, в подвале.