– Сейчас позову, ладно? А ты пока попей. – Я пододвинула ей стакан.
– Где Йозеф? – снова спросила она.
Я выскочила из дома и побежала через деревню к замку Мильдернхаген, мимо тонких, стройных деревьев с редкими ветвями, замшелых черепичных крыш, недоуменных гусей за сетчатыми изгородями, женщин в окнах и велосипедиста, который умудрился на полном ходу снять шляпу, приветствуя меня, хотя я его даже не разглядела. Аист, свивший гнездо на телеграфном столбе, вскинул клюв к небу, словно молился – но точно не за меня.
Приникнув к воротам, вся взмокшая от пота, я позвала Йозефа. Разве уже и аисты прилетели, так рано? Скоро весна… Вот только Грегор не вернется. Он ведь был моим мужем, моим счастьем. Не играть мне больше с мочками его ушей, а ему не уткнуться лбом мне в грудь, не обнять, не погладить по спине. Он никогда не прижмется щекой к моему животу, не возьмет на руки нашего ребенка, не расскажет о своих детских деревенских проказах: целыми днями на дереве, потом бомбочкой в озеро, в ледяную воду, и плавать до посиневших губ. Мне вдруг остро захотелось вложить пальцы ему в рот и наконец-то почувствовать себя в безопасности.
Обхватив руками решетку, я закричала снова. «Кто там, что надо?» – послышался голос. Я пробормотала, что ищу садовника, я его невестка, и не успела калитка отвориться, как я уже неслась сама не зная куда, пока не услышала голос Йозефа и не бросилась ему навстречу, протягивая письмо.
– Пойдем домой, пожалуйста, матушке без тебя никак.
Заслышав шаги по дорожке, мы обернулись.
– Йозеф?
Рыжеволосая женщина с бледным округлым лицом придерживала край подола, словно долго бежала. Едва накинутое пальто соскользнуло с плеч, открыв бордовый рукав платья.
– Баронесса…
Извинившись за беспокойство, свекор в двух словах объяснил, что случилось, и попросил разрешения уйти. Она подошла ближе и взяла его за руку, будто опасаясь, что один он не сможет совладать с чувствами.
– Мне очень жаль. – На ее глазах блеснули слезы, и Йозеф тоже расплакался.
Я никогда раньше не видела, как плачет старик. Это был беззвучный крик, от которого заскрипели все суставы, словно тело одновременно разбили остеопороз, хромота и паралич. Крик отчаяния от собственной дряхлости и беспомощности.
Баронесса попыталась было утешить его, но вскоре сдалась и теперь ждала, пока приступ не пройдет.
– Вы же Роза, да?
Я кивнула. Откуда она вообще обо мне знает?
– Жаль, что мы встретились в такой печальный момент. Знаете, а я ведь очень хотела с вами познакомиться, Йозеф мне столько всего рассказывал…
Я не успела поинтересоваться, почему ей захотелось со мной знакомиться, что именно он рассказал, да и вообще, с чего бы ей, баронессе, так часто беседовать с садовником. В конце концов свекор высвободил свои узловатые пальцы, вытер слезы с редких ресниц и снова попросил разрешения уйти. Даже не знаю, сколько раз он извинился перед баронессой и сколько раз потом извинился передо мной по дороге домой.
Вот я и вдова. Нет, неправда: Грегор не умер, мы просто не знали, где он и придет ли когда-нибудь. Сколько их, пропавших без вести, вернулось из России с начала войны? У меня не было даже креста, к которому я могла бы раз в неделю класть букетик свежих цветов – только детская фотография с прищуренными от солнца глазами, но без тени улыбки.
Я представила, как он лежит на боку посреди заснеженного поля, протянув руку к моему далекому, недосягаемому запястью, но пальцы снова и снова хватают лишь пустоту; он не умер, просто лег поспать, не в силах сопротивляться усталости, а вот товарищи не стали ждать, даже тот неблагодарный сосунок, и теперь он замерзает. Скоро придет тепло, ледяная глыба, бывшая когда-то моим мужем, растает, и тогда, может быть, какая-нибудь красотка-матрешка с румяными щеками разбудит его поцелуем. С ней он начнет новую жизнь, наделает детишек по имени Юрий или Ирина, будет потихоньку стареть на даче, а иногда перед камином чувствовать что-то такое, чего не сможет объяснить. «О чем думаешь?» – спросит его матрешка. «Да вроде я забыл что-то… или, скорее, кого-то, – ответит он, – только не знаю кого».