Глядя на серое, в миг помертвевшее лицо Селиверстова, я ощутил, как сердце до острой боли сдавила ледяная лапа, а в комнате на секунду померк свет. Околоточный же молча выдвинул ящик стола и достал из него револьвер. Откинул барабан, крутанул, проверяя наличие патронов, резким движением кисти защелкнул на место, и опоясался набитым под завязку патронташем. Поднял на меня заледеневшие глаза: «Оружие с собой?»

Я кивнул, автоматически нащупав левым локтем верный «Гассель» в наплечной кобуре. Тогда Селиверстов, больше не говоря ни слова, деревянной походкой двинулся на выход, а мы с городовым устремились за ним.

…Возле ограды той самой церкви, где околоточный, следуя моему совету, поймал воришку, покусившегося на драгоценные камни из оклада чудотворной иконы, толкался народ. Десяток казаков в синих шинелях сдерживали все прибывающую толпу, в центре которой уже начинали голосить бабы и, потрясая кулаками, выкрикивать невнятные угрозы мужики.

На ходу выскочив из саней, я крикнул полицейскому:

– Отгоняй народ и выставляй оцепление, чтобы мышь ни туда, ни обратно не проскочила! Я на разведку!

Вообще-то авантюрист без роду и племени не должен командовать околоточным надзирателем при исполнении, и уж тем более в экстремальных обстоятельствах. Однако я ни на секунду не сомневался, что Селиверстов послушается меня. Потому, что я имел хотя бы призрачный шанс спасти заложников, а он нет. И полицейский прекрасно об этом знал. Откуда? Сейчас меня это интересовало меньше всего.

Судя по раздавшемуся за спиной отборному мату, околоточный начал действовать. Я же прямо по целине легкой рысью побежал вокруг церкви. Выскочив на утоптанную липовую аллейку, ведущую от крыльца храма прямиком к злополучному мостку, где конвой попал в засаду, я наткнулся на волокушу с соломой, на которой раскинулся мертвый казачий урядник. Его развороченное пулей лицо прикрывал побуревший от крови платок.

Второй охранник в накинутой на плечи шинели с одной ефрейторской лычкой приказного на погонах неловко пристроился на самом краю. Раскачиваясь и постанывая в такт движению, он баюкал раненую руку. Кровь из простреленного предплечья обильно сочилась меж пальцев и, капая на землю, расплывалась яркими алыми пятнами на белом снегу. Рядом, пытаясь помочь, суетилась молодуха.

Приметив, как она примеряется перевязать рану прямо поверх гимнастерки, непонятно откуда взявшейся рванью, еще на бегу я заревел во всю глотку:

– А ну стоять!!!

Испугано вздрогнувшая девчонка, от неожиданности выронила лохмотья, которые хотела использовать вместо бинта, и затравлено обернулась. Я же, подлетев вплотную, продолжил орать:

– Что ж ты творишь, тетеря безмозглая! Мало ему досталось, так еще без руки парня оставить хочешь?! – и, не обращая внимания на всхлипы, бесцеремонно отстранил ее от раненого.

Пережив два похищения, я взял за правило, помимо огнестрельного оружия, всегда иметь при себе нож. Вытянув клинок из ножен на щиколотке, не мешкая, вспорол липкий от крови рукав и понял, что дело плохо. Пуля, раздробившая кости, застряла в теле. Без того непростую ситуацию осложняло сильное кровотечение.

Раненый казак, закатив глаза, продолжал надрывно стонать, и было понятно, что он вот-вот хлопнется в обморок. Я легко похлопал его по бедру. Не сразу среагировав, бледно-зеленый от кровопотери паренек, посмотрел на меня мутным от боли взглядом.

– Тебя зовут-то как, герой? – мне, во что бы то ни стало, нужно было удержать его в сознании.

– Ар… Арсений я… Жуков, – с трудом справляясь с непослушным языком, пробормотал раненый.

– Больно, Арсений? – продолжая беседу с ним, я скосил глаза на девчонку и прошипел: – Чистую ткань мне, быстро.

В ответ она растеряно ойкнула:

– Где ж ее взять-то?

– Где хочешь! – свирепея, зарычал я, понимая, что теряю драгоценное время, но и бросить парня на верную смерть, никак не мог.