Мира никогда не хотела того, что Бог или ее отец больше всего хотели от нее, и это причинило ей очень много боли. Она была неспособна ответить взаимностью на теплую любовь медведя. И она терпеть не могла быть критиком. Она просто хотела ощущать те же счастье, благодарность и красоту, что ощущала, когда в нее вселился дух ее отца. И даже само это чувство – желание что-то исправить – было чувством и желанием, исходящим от критика.
Как может человек ослушаться Господа своего, того Самого, что сотворил его? И что произойдет, если ослушаешься? Наверное, Бог тут же поразит тебя насмерть. А что, если твой Господь умрет раньше тебя?
Пусть на нее падет любой позор. Она будет носить костюм листа. Она не будет одеваться в жемчуга и атлас. Лист одевают лишь снег и дожди. Она не будет высказывать свое мнение ни по какому поводу. Она не будет совершать никаких деяний, будет оставаться на одном месте, как лист, и когда она умрет, то упадет на землю. Лист остается на ветке, где рос, и не пытается менять мир, в котором живет. Она не выйдет в окружающий мир, чтобы критиковать или исправлять его. Если ее осмеют за костюм, она не станет пытаться исправить людей, которые ее осмеяли. Она не считала, что все должны быть как лист. Она не считала, что никто не должен. Она оденется листом не для того, чтобы выразить протест против того, как живут другие. Она это сделает не для того, чтобы быть самым лучшим человеком или же самым худшим.
Конечно же, вся эта затея была глупостью! Не нужно ей доказывать никому свою правоту. Но листом ей и не пришлось бы этого делать. Никто не станет призывать лист выступать перед судьями. Естественно, ее костюм не поможет ей чего-то достигнуть, но разве кто-то ждет от листа достижений? Лучшее, что может делать лист, – это выпустить в воздух капельку кислорода.
Мира купила зеленой ткани, зеленую нитку и серебристую иголку и начала шить свой костюм. Она смешала зеленую краску со своим кремом для лица и снова вернулась к шитью листа. Он был широким посередине и зауженным с обоих концов, с прожилками, которые она нарисовала коричневой краской, и центральной жилкой от верха до низа. Одна сторона костюма прикрывала перед, а вторая – спину, а сверху оставалось отверстие для головы. Костюм обрел жесткость, когда она набила его тряпьем. Она надела его и просунула руки в отверстия по обеим сторонам. Потом она отправилась на поиски коричневого трико и черных кроссовок и надела их.
Она будет смотреть на мир только для того, чтобы его любить, – и Бог, Творец сущего, будет ее ненавидеть.
Энни открыла Мире дверь и увидела ее стоящей на пороге в костюме листа. Сияло солнце, за спиной Миры голубело чистое небо. Энни впустила ее в дом, заметила ее зеленые руки и очень быстро проговорила: «Пожалуйста, ничего не трогай». Наверное, Мира ошиблась, полюбив Энни. Но выбирать, любить Энни или не любить, было не в ее власти.
Мира последовала за Энни в дальнюю комнату и села на деревянный пол оранжереи, чтобы не запачкать красивую обивку стульев или подушки. И заплакала. Несколько зеленых слез сбежали по ее щекам и капнули на костюм. Она вытерла глаза, и глаза защипало от зеленой краски, которую она нанесла на руки, и от боли они заслезились еще больше. Она решила, что завтра пойдет и купит зеленые перчатки вместо того, чтобы красить руки зеленой краской.
– Уверена, тебе не хотелось бы, чтобы тебя увидели рядом со мной в таком виде на твоих важных встречах!
– Конечно, не хотелось бы, Мира.
У Миры заколотилось сердце. Она всегда это знала. Она знала это с того самого дня, когда они познакомились там, в старой квартире Энни, но всегда отметала эти мысли. Энни не создана, чтобы любить ее. Мире было сложно теперь встать с пола, ведь она не хотела запачкать его зелеными руками. На миг она стала коленопреклоненным листом. Потом ей удалось встать на ноги в этом ужасно неудобном костюме.
Сможет ли Энни терпеть Миру в виде листа? Конечно нет. У Миры нет никакого здравого смысла и рассудительности. Никогда не было! Она просто была глупой птицей, одни инстинкты да полеты. Энни проводила ее до входной двери, открыла ее и стояла на пороге, пока Мира выходила на улицу. Мира по-прежнему любила Энни, и так же она любила мир – больше, чем это вообще имело смысл. Ей не хотелось ничего в нем критиковать.
Энни окликнула ее: «Тебе нужно перемениться!»
«Она имеет в виду, что мне нужно изменить то, кто я, – подумала Мира, – или сменить мой костюм листа на обычную одежду?»
Мира побрела обратно, опустив голову. Она должна была предвидеть, что у нее заберут любовь Энни. Любой помощи рано или поздно приходит конец. Мира должна была предвидеть, что у нее заберут отца. Всё, от чего ты зависишь, будет изъято, потому что, когда боги приходят сорвать с тебя лишнее, они хотят оставить тебя ни с чем.
Мира уехала из того городка, лишившись надежды наконец завести с Энни хорошие и долговечные отношения, которую так долго лелеяла. Она еще немного походила в своем костюме листа. Казалось, он никому не нравился, но никто не сказал ей этого в лицо. Она носила его, пока он не стал слишком грязным, и тогда она поняла, что не знает, как его стирать. Поэтому она повесила его в шкаф.
8
Одним прохладным и облачным вечером Мира вернулась к озеру, куда ходила после смерти отца. Гуляя по берегу, она увидела в песке ракушку, которая, казалось, звала ее. Ее поверхность была бугристая и серо-зеленая, как панцирь древней черепахи, что плавала в море целый миллион лет, а потом выползла на берег.
Она подняла ее с земли, и ракушка будто заговорила с ней: «У тебя впереди еще столько лет жизни, и годы унесут тебя прочь от этих времен, где тебе так плохо, и время покроет всё коркой. С тобой еще столько всего случится! И пусть сейчас у тебя нет ничего, кроме настоящего, когда-нибудь оно окажется далеко в прошлом, чем-то из другой эпохи, как всё, через что прошла я, древняя ракушка. Я уж и не помню своей юности, – или ты думаешь, что помню? – и что я делала, когда была новой и блестящей. Теперь я старая оболочка, какой и ты станешь однажды, поэтому возьми меня с собой как напоминание, что этот момент однажды минет и все его тревоги будут погребены в толще жизни».
Мира взяла говорящую раковину и опустила ее в карман. Потом она вернулась домой, где положила ее на туалетный столик рядом с украшениями и косметикой.