Наташа вышла из кабинета на прямых ногах, с блестящими от слёз глазами. Артурчик и Лена Котова наперегонки кинулись к ней с расспросами. Следом за Прохоровым подошёл к Наташе и Кир.
А через пять минут Артурчик мне сообщил:
— Тройку схлопотала. Не повезло. Как думаешь, Серёга, Наташка поступит?
— Что у неё по другим экзаменам? — спросил я.
— «Отлично» за письменную математику и «хорошо» за устную, — ответил Прохоров.
«Ровно четвёрка средний балл, — подумал я. — Меньше, чем у Кирилла. Это замечательно».
Пожал плечами и сказал:
— Скорее всего, пройдёт. Но точно мы узнаем это в следующий вторник. Когда обнародуют списки зачисленных на первый курс.
«Интересно, — подумал я, — если Торопова сейчас не поступит в МехМашИн, спасёт ли это её от гибели в тысяча девятьсот семьдесят пятом году?»
Глава 19
После экзамена по физике мы возвращались домой в приподнятом настроении. Почти как тогда, в прошлой жизни. Наташа Торопова осталась в институте в окружении утешавших её девчонок. Прохоров (как и мы) о её неудаче позабыл уже в вестибюле главного корпуса МехМашИна. Артурчик после экзамена поспешил к таксофону, позвонил отцу. Сообщил родителю об очередной пятёрке. Из кабинки телефона-автомата он вышел будто повзрослевшим. Заявил, что вернётся в отцовскую квартиру, когда захочет. Сказал: сейчас он поедет с нами в посёлок… пить водку. Мы с Киром поддержали его решение. И вскоре уже шагали втроём (плечо к плечу) по освещённой редкими фонарями Речной улице — в точности, как и в той реальности, что существовала теперь лишь в моих воспоминаниях.
Мы приняли поздравления от родителей. Наспех поужинали — Прохоров поучаствовал в нашем застолье. «Дёрнули» с папой по «соточке» за будущих экономистов. После второй «соточки» («за взрослых сыновей») мама напомнила отцу, что ему завтра на работу — папа разочарованно вздохнул, но перевернул свою рюмку донышком вверх. Прохоров по-хозяйски разлил остатки водки в три рюмки и убрал пустую бутылку под стол. Продолжили мы гулянку во дворе его бабушки. Припрятанная Артуром бутылка «Столичной» опустела неожиданно быстро. Артурчик заявил, что у бабушки наверняка «есть ещё». Он ушёл в дом и вскоре вернулся с бутылкой «Московской особой» и с гитарой. Я отобрал у Прохорова музыкальный инструмент. Засучил рукава тельняшки.
Ночную тишину разорвало дребезжание струн.
— Когда мы выйдем за ворота с дипломатами в руках, — запел я. — И встречать нас будут мамы со слезами на глазах…
Поначалу парни молча слушали.
А я терзал струны и голосил на луну.
Но вскоре мне уже подпевали два звонких мужских голоса:
— … Домой, домой, домой, часто снится дом родной. Домой, домой, домой, пусть послужит молодой…
Во вторник на утренний кросс я отправился ещё… не совсем трезвый. Брата пожалел, не сбросил его утром с кровати — позволил Киру встретить похмелье в постели. Тем более что Кирилл моих попыток разбудить его и не заметил бы: я едва ли не на руках занёс младшего брата в спальню за пару часов до рассвета. Сообразил, пока бежал, что сегодня мой пот содержал необычайно высокий процент спирта — даже насекомые облетали меня по широкой дуге. Только на спортплощадке я заметил, что бегал не в кедах, а в старых сандалиях. Тут же убедился, что прочие атрибуты спортивной формы всё же прихватил — не рванул вокруг посёлка в одних лишь трусах.
С турника не свалился, брусья не погнул. Домой вернулся трусцой. Отправился в сад к яблоне. Обернул кисти рук тряпками — вымещал раздражение на стволе дерева.