– Скажи ей, что нельзя ей за нами, – обратился я к Леопарду.

– А она и не за мной, – хмыкнул тот.

– Возвращайся! – прикрикнул я, обернувшись. – Ступай, стань дочерью для какой-нибудь матери или сестрой какому-нибудь брату.

Ее личико появилось из дымки, нахмуренное, будто она не понимала моих слов. Я указал на деревню, но она где была, там и оставалась. Я махал ей, мол, уходи, но она шла следом. Я подумал, если не стану обращать на нее внимания и как невнимание к тому, что она идет за мной, заставляет колотиться мое сердце, то она отстанет. Только Дымчушка следовала за мной до самого конца деревни и после нее.

– Иди назад! – выкрикивал я. – Возвращайся, мне ты не нужна.

Я шагал – и она вновь возникала передо мной. Я готов был заорать, но она заплакала. Я отвернулся – она снова возникла. Леопард стал преображаться и рыкнул. Дымчушка отпрянула.

– Иди назад, пока я не проклял тебя! – крикнул я.

Мы дошли до рубежа территории Гангатома, направляясь на север, на вольные земли, а потом в Луала-Луала. Я знал, что она у меня за спиной. Я подобрал два камешка и бросил один в нее. Проскочил ее насквозь, камень-то, только я понимал, как ужаснет ее сам мой бросок.

– Иди назад, призрак проклятущий! – крикнул я и бросил второй камешек. Она пропала, и больше я ее не видел. Леопард ушел далеко вперед, прежде чем я понял, что все еще стою на месте, не двигаясь. Понимал, что смогу, и знал – с места не тронусь, пока он не рявкнул.

Я отправился с Леопардом в Фасиси, столичный город на севере, и нашел там множество мужчин и женщин, у кого пропали вещи и люди, кому была бы польза от моего нюха. Леопарду обрыдли стены, и две луны спустя он ушел, а я остался один на долгие-долгие луны.

В следующий раз я увиделся с Леопардом, когда годы прошли и я стал мужчиной. Телом прибавил и лунами, охотник за пропавшими, если вам моя цена по карману. Для слишком многих мужчин в Фасиси мысль обо мне была горька, так что перебрался я в Малакал. Леопард пробыл там четыре ночи, прежде чем передал мне с хозяйкой, что намерен повидаться со мной, что, на мой взгляд, было ясно, потому как видеть город ему не было никакого резона. Леопард по-прежнему был крепок в кости и красив, ходил он в человечьем обличье, в рубахе с короткими рукавами и плаще: леопарда мужчины города убили бы. Ноги у него стали крепче, волосы, обрамлявшие лицо, еще буйнее. Он отпустил усы, только Малакал был городом, где мужчины любили мужчин, священники женились на рабынях, а печаль смывалась пальмовой водкой и пивом масуку. Я нюхом почуял его прибытие ночью, когда он пришел в город. В ночь, когда даже дождь, пробудив старые запахи, был не в силах унять его вони. Он по-прежнему источал вонь человека, что моется, лишь переходя реку. Мы встретились на постоялом дворе «Куликуло», месте, где я вел дела, месте, где толстяк-хозяин подавал суп и вино, и никто в грош не ставил, кто или что проходило в дверь. Мне хозяин предложил пальмовой водки, какую сам бы не стал пить.

– Ты хорошо выглядишь, не тот, что был, теперь мужчина, – сказал Леопард.

– А ты такой же, – заметил я.

– Как твой нюх?

– Этот нюх заплатит за эту водку, поскольку по тебе не скажешь, что ты при деньгах.

Он рассмеялся и сообщил, что явился с предложением.

– Мне нужно, чтоб ты помог мне найти муху, – сказал он.

2. Малакин

Gaba kura baya siyaki.

Шесть

Это вот.