– Не смей никогда звать…

– Минги! Мальчик, ты когда-нибудь видел дождь? Ощущал его на своей коже? Видел, как в одну ночь распускаются цветы, потому что земля полнится от воды? На все это тебе стоило бы посмотреть. Ты бы много лун голову ломал, почему это боги забыли эту землю. Высушили реки и позволили женщинам рожать мертвых детей. Это ты навлек бы на нас? Одного ребенка-минги хватает, чтобы проклят был целый дом. А десять и еще четыре? Ты разве не слышал наши разговоры о том, что охота нынче плохая и становится все хуже? Буманджи может носить дурацкие маски и плясать дурацкому божку, только ни один Бог не станет слушать в присутствии минги. Еще две луны, и мы голодать бы стали. Что ж дивиться, что слоны с носорогами пропали, а остались только ядовитые змеи? И ты, дурак…

– Оберегал их Кава, а не я.

– Ты смотри, как он врет-то! И Кава предупреждал, что ты будешь врать. Он следом за вами шел, за тобой и еще каким-то Леопардом, с кем ты кувыркался. Это сколько же мерзости в одного мальца влезть может?

– Я бы сказал: пусть Кава подтвердит свои слова, – только у него больше горла нет.

Дядя сглотнул. Я шагнул ближе. Он пополз прочь, будто скорпион по песку.

– Я твой любимый Дядя. Я единственная семья, какая у тебя есть.

– Тогда я буду на деревьях жить и возле рек гадить.

– Думаешь, барабаны никогда не услышат? Люди по запаху распознают всю эту кровь и обвинят тебя. Кто он такой, этот бездомный? Кто он такой, этот бездетный? Кто был тот, о ком Кава, вернувшись в селение, рассказывал, говоря, что он творит проклятия на свой собственный народ? Все эти мужчины, кого ты убил, что петь их женам? Ты, кто выбрал нечестивых детей и проклятую землю, теперь еще забрал их отцов, сыновей и братьев. Ты – мертвец. Уж лучше тебе самому взять нож и перерезать себе горло.

Я зевнул.

– Есть еще что сказать? Или ты теперь предлагать станешь?

– Шаман…

– Вот те на, теперь ты веришь слову шаманов?

– Наш шаман, он сказал мне, что что-то падет на нас, как буря.

– И ты подумал о молнии. Если ты вообще думал.

– Ты не молния. Ты – чума. Посмотри на меня, как ты явился к нам ночью, будто дурной ветер, и проклятия потоком полетели. Тебе полагалось убить гангатома. Вместо этого ты взялся за их работу. Но даже они никогда сами не обратятся к тебе. Нет у тебя никого своих, и ты сам ничьим не станешь.

– Предсказателем стал? Завтра тебе открылось? Любимый Дядя, у меня к тебе один вопрос. – Он уставился на меня. – Гангатомы пришли по душу моего отца и моего брата, заставили моего деда бежать. Как оно случилось, любимый Дядя, что они ни разу тебя не трогали?

Я пригнулся прежде, чем он метнул в меня мой собственный нож. Тот стукнулся в дерево позади меня и упал. Дядя вскочил, заорал и помчался на меня, как буффало. Первая стрела прострелила ему левую щеку и вышла из правой. Вторая прямо в шею ему попала. Третья меж ребер прошла. Дядя таращился на меня, ноги его ослабли, и он рухнул на колени. Пятая тоже пронзила шею. Любимый Дядя растянулся на земле лицом вниз. Позади меня Леопард опустил свой лук. За ним стояли Альбинос, безногий Колобок, сросшиеся Близнецы, Жирафленок и Дымчушка.

– Не для их это глаз, – выговорил я.

– Нет, для их, – возразил он.