Он пожимает плечами:
— Только не в свете того, что действительно имеет значение. Или ты возвращаешься полностью, или совсем не возвращаешься. Потому что, если ты вернешься в таком виде, ты будешь для нас грузом. Теперь я скажу, на что готов согласиться.
— Валяй.
— Или ты возвращаешься в полном порядке, или ты, черт побери, держишься от нас подальше. Если ты возвращаешься в таком перекрученном состоянии, я иду прямиком к заместителю директора Джонсу, а если он не согласится с моими доводами, буду лезть выше, пока кто-нибудь не прислушается и не отправит тебя пастись на лужок.
Меня охватывает дикая ярость.
— Ну и наглый же ты урод.
Но его ничем не пробьешь.
— Так обстоят дела. Смоуки, я доверяю тебе. Если ты дашь мне слово, я знаю, что ты его сдержишь. Вот чего я хочу. Возвращайся в порядке или не возвращайся совсем. И это не подлежит обсуждению.
Я смотрю на него. И не нахожу в нем ни капли жалости.
«Да и не так много он просит, — неожиданно понимаю я. — Его доводы вполне резонны».
Но все равно я его ненавижу.
— Я даю тебе слово. Теперь убирайся отсюда к такой-то матери.
Он встает и уходит, даже не оглянувшись.
21
Мы вылетаем рано утром и во время перелета молчим. Бонни сидит рядом со мной, держит меня за руку и смотрит прямо перед собой. Келли сообщила мне, что к моему дому будут приставлены два агента. Я не думаю, что убийца нагрянет ко мне сейчас, но безмерно рада охране. Еще Келли сказала, что идентифицировать отпечатки пальцев удалось. Да, действительно счастливый денек.
Я вся на нервах. Настоящий клубок боли и паники. Меня терзают не эмоции, а реальность. И эта реальность — Бонни. Она усугубляет мое смятение, поворачивая ко мне голову и открыто глядя мне в лицо. Она несколько секунд разглядывает меня, затем возвращается к неподвижности, к взгляду, которому тысяча лет.
Я сжимаю пальцы в кулак и закрываю глаза.
Материнство страшит меня. Потому что именно об этом в данном случае и идет речь. У Бонни никого нет, кроме меня, а впереди мили и мили. Мили, наполненные школьными занятиями, рождественскими утрами, профилактическими прививками, понуканиями типа «Ешь овощи» и «Чтоб дома в десять», уроками автовождения, и так далее и тому подобное. Все те замечательные банальности, большие и маленькие, которые входят в понятие «ответственность за жизнь другого человека».
У меня была на этот счет система. Вот только дело в том, что тогда речь шла не только о материнстве, речь шла о родительской ответственности. У меня был Мэтт. Мы перекидывались проблемами, спорили по поводу того, что лучше всего для Алексы, любили ее вместе. Быть родителем очень часто означает не иметь уверенности в том, что ты все делаешь так, как надо, и испытывать облегчение оттого, что есть с кем разделить вину.
У Бонни теперь только я. И больше никого. Заговорит ли она когда-нибудь? Найдет ли новых друзей? Бойфренда? Будет ли она счастлива?