— Граф Бронштейн рекомендовал Михаила Николаевича как прекрасного организатора и талантливого изобретателя.

— Ага, прямо рыцарь без страха и упрёка. А что же тогда Феликс арестовать его хотел? Вроде как твой любимчик, орденами до пупа обвешан, в прошлом году бароном поздравили, и вдруг такой пердимонокль.

— Да в том-то и дело, что никто не собирался арестовывать ни Тухачевского, ни его заместителя Гроховского. И Феликс Эдмундович не отдавал такой приказ, там чистая самодеятельность.

— Вот оно что! — Николай Александрович всё же отхлебнул из стакана и с одобрением кивнул. — Мой любимый «Оджалеши». На английскую работу похоже.

— Вино?

— Нет, расстрел твоих изобретателей на английскую работу похож. Точнее, на заметание следов.

— Почему так думаешь?

— А ты не помнишь что было, когда сибирский варнак Гришка Распутин князя Юсупова и Пуришкевича чугунной гантелей до смерти забил в шестнадцатом году?

— Я тогда на фронте был.

— А, ну да… Так вот, этот Гришка был весьма сильным целителем с уклоном в животноводство, и поговаривали, будто в молодости промышлял конокрадством. Его Пуришкевич откуда-то из Тобольской губернии притащил, и пристроил главным конюхом в английском посольстве. В начале шестнадцатого сей одарённый варнак уже в императорской конюшне, а в средине шестнадцатого года вдруг оказывается, что он неофициально заведует всеми закупками лошадей для артиллерии и гвардии, а мне подают на подпись утверждение его в этой должности и генеральском чине. Представляешь моё удивление?

— Да уж, — хмыкнул Иосиф Первый.

— Вот-вот, я примерно так же отреагировал, — Николай Александрович щёлкнул гильотинкой, отрезая кончик сигары. — И попросил светлейшую княгиню Ливен обратить внимание на стремительную карьеру конского целителя. Дарья Христофоровна дама в высшей степени обстоятельная и смогла бы всё выяснить, но в тот же день Гришка убивает Юсупова и Пуришкевича, а потом принимает большую дозу цианистого калия, стреляет себе в спину из револьвера несколько раз, и ныряет в прорубь на Неве. А за ним ещё пятьдесят два человека в течение недели.

— Но причём здесь англичане?

— Да вроде бы не причём, но сразу после серии странных самоубийств английский посол отбыл в Лондон, и вновь объявился в Петербурге ровно за месяц до моего вынужденного отречения.

— Думаешь, у них что-то не срослось и пришлось срочно избавляться от ненужных свидетелей?

— Англичанка гадит, — с философской грустью ответил бывший император, и окутался сигарным дымом. — Ладно, Иосиф, хватит о печальном, а то Васька у нас совсем приуныл.

— Завтра у него праздник, вот и повеселится.

— Что, опять родственники из Дании? — страдальчески поморщился Василий.

— Не любишь ты их, — с укоризной произнёс дед.

— Люблю, но на расстоянии.