— Это я заметил, — кивнул Красный. — Но за что хоть ругал больше всего? Мне же надо морально подготовиться к разговору и подобрать аргументы в защиту.
— Разве кроме присоединения Восточного Туркестана ты ещё что-то успел натворить? — удивился Горький. — Ах да, летающие дохлые головы… Хотя нужно признать, что получилось очень смешно.
Василий с досадой поморщился. Он ещё в поезде начитался газет, на все лады комментирующих появление некро-курьеров, и сто раз успел пожалеть о принятом решении.
— А с Восточным Туркестаном что не так? Практически бескровно присоединили кусок земли размером с четверть Европы.
— А Российской империи был нужен этот кусок? — вопросом на вопрос ответил Горький. — Им, между прочим, и подавиться можно.
— Авось разжуём и проглотим.
— Министру финансов бы твою уверенность.
— Этот чем недоволен?
— Ты ещё спрашиваешь? — удивился Алексей Максимович. — Привёл в российское подданство несколько миллионов нищих кочевников и спрашиваешь?
— Там всего полтора миллиона было.
— Было?
— Ага, — кивнул Вася. — Я их обратно китайскому императору продал по восемь рублей за штуку.
— Ну знаешь…
— Знаю, продешевил. Но там была оптовая покупка, пришлось сделать большую скидку. А куда деваться?
Глава 16
Василий очень пожалел, что под рукой нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть для истории лицо императора Иосифа Первого, читающего оправдательную бумагу. Ту самую бумагу от генерал-лейтенанта Дзержинского, что когда-то выпросил для Лизы Бонч-Бруевич. Лежала себе и лежала, а сейчас вот пригодилась.
— Получается, что ты как бы и не виноват?
Вот, с этого и нужно начинать! А то не дал толком поздороваться с матерью и сёстрами, сразу утащил в кабинет, и принялся ругать за самодеятельность и политическую близорукость.
— Как бы да, не виноват.
— Но я в этом очень сомневаюсь. Допустим, присоединение новых территорий можно понять и оправдать, но что ты скажешь про позорную торговлю людьми? Почему у всех дети как дети, а у меня какой-то Себастьян Перейра, торговец чёрным деревом и компаньон великого Альвеца?