Скрипач на животе отполз от ямы, добрался до края тропы, где лежали остальные долбашки. Подняв голову, он заметил Каракатицу – тот обнял себя руками и выглядел так, будто только что обмочился.
Сапер заскрипел зубами. Подойдя ко второй яме, осторожно встал на колени. Положил долбашку, потянулся за ножом.
Каракатица действительно готов был обмочить штаны. Не от близости смерти – к этому он давно привык, с привычкой пришел в Четырнадцатую… но от того, чему стал свидетелем.
Последний великий малазанский сапер. Никто ему и в подметки не годится. Вообразите, скоблит оболочку долбашек. Ножиком. До толщины яичной скорлупы. Каракатица следил, с трудом различая подробности на таком расстоянии, как Скрипач обрабатывает первый, самый опасный снаряд. И молился всем богам, о которых мог вспомнить, и даже тем, чьих имен вообще не знал; молился духам и привидениям всех саперов, живых и мертвых – вымаливал благословение этому мастеру своего дела. Молился, чтобы человек, которым он искренне восхищается, не сделал… не сделал чего?
Как трусливо. Он и сам все понимал. Он твердил себе это в каждом промежутке между выдохами молитв. Он пытался остановить распад веры.
Скрипач уже стоит у второй ямы, повторяя фокус.
Отпрянув от второй установленной мины, Скрипач поглядел на Каракатицу. Лицо его было бледным как у мертвеца.
Скрипач махнул рукой, показывая: «Уходи, возвращайся к взводам!»
Каракатица мотнул головой.
Пожав плечами – нет времени спорить, если Карак затаил желание умереть, для Скрипача это не стало бы сюрпризом – сапер поднялся на ноги, направившись за третьей долбашкой. Даже осторожные шаги сейчас рискованны. Он едва шевелил ногами, пробираясь вдоль края дороги. Есть много суеверий относительно того, куда класть припасы во время работы. Еж предпочитал постоянно перетаскивать их за собой… но Скрипач думал: чем меньше касаешься этих треклятых штучек, тем лучше. Не все ли равно, долбабахнут они сзади или спереди, не так ли?
Дойдя до места, он поглядел вниз, на два последних снаряда. Еще одно суеверие. С какого начать? Того, на которую падает тень груди, сердца, или того, что напротив головы? Идти затем к яме лицом или пятиться задом? Дыханье Худа! Как будто Еж стал злым духом и угнездился у него в черепе. Хватит суеверий! Скрипач согнулся, взял в руки долбашку.
Ту, что напротив сердца.
Действительно ли он сделал случайный выбор? Когда дело доходит до точности, не найти фанатиков хуже Морантов. Каждый глиняный сосуд – предел совершенства. Никаких вариаций. Если бы все были разными, сапер превратился бы в простого метателя камней – пусть и взрывающихся камней. Не требуется ни таланта, ни изощренного мастерства.
Скрипач с мучительной четкостью, даруемой божественными откровениями, припомнил свое первое знакомство с морантскими припасами. Северный Генабакис, неделя до похода на Мотт, обернувшегося двойным кошмаром Моттского Леса и болот Черного Пса. Шли слухи о контактах и напряженных переговорах со странным народом, владеющим Облачной Чащей далеко на юге. Говорили, что это народ замкнутый, ужасный, нечеловеческий на вид; что его воины летают на громадных насекомых – четырехкрылых стрекозах – и способны пролить на врага смерть с великих высот.
Со стороны малазан в переговорах участвовали Тайскренн, некий благороднорожденный по имени Араган и одиночка Т’лан Имасс по прозвищу Онос Т’оолан. Вторая и Третья армии окопались в сельской глубинке, два дня пути на юг от города Малинтэас. Несколько потных солдат из взвода обеспечения принесли и поставили – очень осторожно – в десяти шагах от костра деревянный ящик. Вискиджек взмахом руки подозвал Ежа и Скрипача. – Вы саперничаете в нашем жалком взводе, – сказал сержант и поморщился, как будто проглотил что-то гадкое (и не без основания, ибо тем самым благословил присущую Скрипу и Ежу страсть к анархическому разрушению). – В том ящике гренады и кое-что похуже. Получен от Морантов, которые теперь нам союзники. Кажется разумным – по крайней мере, моему извращенному разуму – передать их вам двоим. Очевидно, вам придется поэкспериментировать с содержимым. Но не забудьте удостовериться, что ушли на половину лиги от лагеря. – Он помедлил, взлохмачивая заросль на подбородке. – Те, что самые большие, слишком велики для бросания. То есть никто не уцелеет. Так что напрягите мозги и придумайте им применение. Вот последний приказ: солдаты, не убейте себя. Взвод и так неполный; не хотелось бы приставлять еще двоих к проклятым штучкам. Остаются только Калам и Ходунок.
Скрипач и Еж поднатужились, сняли крышку и в удивлении уставились на ряды заботливо упакованных в ячейки, переложенных соломой гренад. Маленькие круглые, длинные конусовидные, стеклянные в виде шипов (внутри ни одного пузырька не заметно)… а на самом дне штуки побольше, как раз для ковша катапульты (вскоре выяснилось, что такая идея была самоубийственной – снаряды имели привычку детонировать, едва рычаг катапульты вздрагивал, распрямляясь. Впрочем, для уничтожения катапульт вместе с невезучей прислугой – лучше не найти!)
Это были действительно эксперименты. Еж и Скрипач долго и утомительно тащили ящик в удаленное место; затем начали метать маленькие снаряды, которые назвали жульками (они взрывались слишком близко и жульнически закручивали пращи – те ударяли железной корзиночкой по ушам). Затем они открыли зажигательные свойства горелок, вызвав бурные протесты фермера, у которого очень быстро сгорела телега с сеном. В конце концов они уладили дело, вручив ему четыре золотых имперских скипетра – недавно отчеканенных монет Келланведа – на которые можно было купить новую ферму. Хлопушки, вставленные в удлиненной формы ямки в плотной земле, отлично разрушали фундаменты стен, скрепленные раствором или нет. И наконец долбашки – самые мерзкие и страшные из придуманных Морантами припасов. Создатели предназначали их для сбрасывания с кворлов, и Скрипач с Ежом потратили большую часть запаса, придумывая альтернативные способы их использовать и оставаться при этом в живых. Потребовалось еще двадцать штук – два ящика – чтобы вывести окончательной заключение: только целованный Опоннами дурак решится применить их иначе, кроме как для минирования с подрывом хлопушкой, горелкой или, в крайнем случае, метко запущенным жульком.
Потом появились большие самострелы, начались маниакальные опыты с «барабаном» и медленным огнем. Но всегда в качестве последней гарантии им требовались Поддавки Повелительницы. Будь Скрипач религиозен, ему пришлось бы отдавать каждый грош, полученный в качестве жалования и награбленный, в сундуки храмов Госпожи Удачи – слишком много раз он подрывал долбашки слишком близко от себя и других малазан. Еж оказался еще более… беззаботным. Увы, не приходится удивляться тому, чем он кончил…