– Нет. Впрочем, если желаешь узреть ослепительный белый свет…
– Что ж, – улыбнулся янтарнолицый моряк, – если есть возможность узреть ожившую легенду, к тому же в присутствии изобретшего ее гения… не стану отговаривать, Скрип.
– У меня лишь половина гения, Геслер. Еж забрал вторую с собой.
– Что, сомнения берут?
– Уже не в первый и не во второй раз. Но все равно сделать надо. Когда люди будут готовы, поведешь вперед всех, кроме меня и Каракатицы. К ближайшему дому. Думаю, дальний дом не заброшен. Может быть, хозяин его перестраивает. Поля выглядят на загляденье ухоженными, не так ли?
– Да, особенно если учесть, какой тут маленький дом.
– Пусть Бутыл сначала все разнюхает.
– Да. Маг, ты слышал?
– Что? Извините. Думаю, я задремал.
Геслер сверкнул глазами на Скрипача: – От этого типа зависят наши жизни? Помогай нам Худ.
Приказ прошел по неровному ряду пригнувшихся солдат. Заря начала высветлять воздух, когда Геслер, Бутыл – и Корабб Бхилан Зену’алас сразу за ними – повели соединенные взводы вдоль дороги. Шаркая ногами, чтобы оставить следы – не слишком, но все же заметные – они пробирались к скромному фермерскому дому.
Скрипач и Каракатица следили за ними, пока отряд не ушел на приличное расстояние от места, выбранного для ловушки. Здесь по сторонам тропы росли кусты, мешающие видеть землю. Слева стояли два приличной толщины дерева, справа – одно, очень старое.
Нужно четыре долбашки. Два вместе, затем еще одна и, наконец, последняя.
Каракатица – лицо его покрылось потом, ведь сапер тащил на плече заряды и колья – был странно молчалив. Скрипач послал его отмерять расстояния, вбивая палки в местах, которые он указывал. После этого Каракатице пришлось копать ямы в плотной земле, там, где были вбиты колья. Мелкие ямы.
Сапер, верящий в удачу Опоннов, мог бы удовольствоваться этим, мог бы молить переменчивых Близнецов, чтобы копыто хоть одного вражеского коня задело одну из прикопанных долбашек. Но не так работает «барабан». Ему нужна лишь вибрация. Оболочки долбашек следует специально истончить в одном месте; против этого места устанавливается достаточно острый камень, при сотрясении почвы способный пробить глину. Настоящая трудность, как хорошо знали Скрипач и Еж, в том, чтобы соскрести глину с бока снаряда, оставив слой толщиной с яичную скорлупу, но при этом не украсив верхушки самых высоких деревьев собственной кровью и гирляндами кишок.
Едва Каракатица закончил первую ямку, Скрипач подошел к нему с долбашкой в руках. Бережно опустил снаряд на землю, немного поработал ножом над ямой – и вернулся к долбашке, которая расположена дальше всех от дороги, но должна взорваться первой. От нее детонируют две другие, в середине вражеской колонны, и одна позади – на тот случай, если колонна окажется особо длинной.
Опустив снаряд в ямку, он растянулся на животе – и начал скрести глину.
Солнце встало; хотя воздух еще не прогрелся, пот ручьями тек по лицу Скрипача, скалывавшего тончайшие слои искусно сделанного кувшина. Ему хотелось, чтобы свет падал прямо на бок, над которым он трудился: тогда он мог бы работать, ожидая, когда станет слабо различим желтый воспламеняющийся порошок и гранулы железа. Но такой удачи не выпало – повсюду лежали тени.
Наконец он поскреб ножом по глине в последний раз и осторожно отвел лезвие. Нашел острый камень, положил около истонченной скорлупы снаряда острием кверху. Медленно, затаив дыхание, разжал руку. Открыл глаза. Изучил свое творение.
Еще несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы – и он начал засыпать яму, зачерпывая землю ладонями. Затем рассыпал над вскопанным местом лесной мусор.