Гралийцы возобновили охоту, все дальше и дальше углубляясь в холмы. Они находили старинные террасы, на которых некогда росли злаки; ныне почва была истощенной, едва способной поддерживать даже жизнь равнодушных к влаге пустынных трав. Они находили известняковые каналы для сбора ливневой воды. Канала были пустыми. Они находили каменные гробницы с большими крышками в форме фаллосов. Под ногами хрустели белые кости и битые черепки.

В полдень четвертого дня гралийцы набрели на селение тассе. Двенадцать жалких лачуг, из которых выскочили трое воинов с копьями. Вопя, они построились в смехотворную линию обороны, заслонив пятерых голодных женщин и девочку двух – трех лет.

Умудренный, прошедший двадцать сражений, запятнавший душу убийством множества иноземцев Сидилек послал народ Граль вперед. Битва окончилась за дюжину ударов сердца. Когда пали мужчины, женщины тассе атаковали врага голыми руками и зубами. Когда пали и они, одинокая девочка присела и зашипела словно кошка.

Меч поднялся, готовый сразить ее.

И не опустился. Поляна внезапно была поглощена тенями. Из них выскочили семь свирепых псов, а затем вышел человек. Плечи его были так широки, что он горбился под их весом; волосы свободно спадали на рубаху из синих железных колец. Холодные голубые глаза уставились на Сидилека. Он заговорил на языке Первой Империи: – Они были последними. Я не стыжу вас за убийство. Они жили в страхе. Эта земля – неродная им – не могла их кормить. Брошенные Дераготами и собственными сородичами, они проиграли битву за жизнь. – Он повернул голову к ребенку. – Но её я оставлю себе.

Говорят, что Сидилек ощутил на душе своей самое черное пятно. Такое, какого не смоет любой ритуал. В тот миг он узрел угрюмую ухмылку своей судьбы – спуск в безумие и безутешное горе. Бог заберет последнее дитя – но оно действительно последнее. Кровь остальных на руках Сидилека – проклятие, одержимость, которую может удалить лишь гибель.

Но он гралиец. Ему запрещено забирать собственную жизнь.

Другая легенда поведала долгий путь Змеиного Языка и его финал. Он искал ответа на вопросы, на которые не может быть ответа. Он печально брел в Пустыню Мертвеца – царство павших гралийцев – но даже доблестные духи отвергли его, его душу, его пустое желание оправдать убийство.

Таралеку не хотелось обдумывать всё это. Отзвуки истории о девочке, шипящем существе, еще не человеке, затянутой в тени каким-то богом… ради чего? Тайна легенды никогда не будет разрешена. И все же он не верил, что в сердце бога таилось милосердие. Он не хотел представлять маленьких женщин с тонкими руками и ногами, слабым подбородком и большими зубами, сверкающими глазами и запахом трав саванны…

Он не хотел думать о Сидилеке и бесконечной ночи его судьбы. Воин, чьи руки и душа были запятнаны кровью невинных. Таралек Виид не уставал повторять себе: я ничем не похож на этого трагического дурака. Истине нет дела до схожести ситуаций, ей важны подробности – а они резко отличают его от старины Змеиного Языка.

– В последние дни ты мало говоришь, Таралек Виид.

Гралиец оглянулся на Икария. – Я боюсь за тебя, – признался он.

– Почему?

– Друг, я не вижу в твоих глазах твердости, той твердости, которую может замечать лишь давний спутник. Твердости, говорящей о гневе. Кажется, твой гнев уснул, и я не знаю, сможет ли сам Рулад ее пробудить. Если не сможет – мы умрем. Очень скоро.

– Если все, что ты рассказал обо мне, правда, – ответил Джаг?- то моя смерть будет благом. Она будет оправданной, во всех смыслах слова.

– Никто иной не сможет победить императора…

– А почему ты уверен, что смогу я? Мой меч не волшебный. Я не восстаю из мертвых. Именно такие слухи ходят о Тисте Эдур по имени Рулад?

– Икарий, когда твой гнев прорывается, тебя невозможно остановить.

– Ах, но ведь кто-то остановил.

Глаза Таралека сузились: – Икарий, к тебе возвращается память?