Молчание. Я с трудом выдохнула, не веря своим ушам и глазам, и тут же сжалась в мучительном спазме кровавого кашля. Как он мог слушать все это – и оставаться таким равнодушным?

– Как? – Голос сорвался, глаза обожгли слезы непонимания и горечи. – Как можно быть таким… бесчеловечным? Нечеловеческим. В вас как будто выгорело все, что когда-то делало вас человеком.

Последнее слово словно задело менталиста. Он повернулся – к счастью, Даррен все еще оставался вне поля его зрения – и посмотрел мне прямо в глаза.

– Знаешь, – задумчиво проговорил господин Кауфман, – одно время я думал стереть чувства и тебе, избавить от этой ненужной шелухи, но… – Он вздохнул. – Увы, ты была нужна мне эмоциональной. Женственной. Со всеми свойственными вашему полу ужимками, истериками, пылкими разговорами и горячими фантазиями, столь притягательными для мужчин. Но поверь, моя лилия, бесчувствие освобождает. Там, где была жуткая какофония эмоций, наступает восхитительная тишина. И вместе с ней приходит кристальная ясность.

– И жажда власти.

Он коротко рассмеялся – пустым, лишенным всяческих оттенков смехом.

– Я бы не назвал это жаждой. Абсолютный контроль – это логичный и рациональный следующий шаг. Без старых лордов, столь безвременно покинувших этот мир, во власти образовался вакуум, и нужен подходящий лидер, чтобы его заполнить. Лидер без шелухи в голове.

– То, что вы называете «шелухой в голове», на самом деле является человечностью! – Почти против воли я сорвалась на крик. – Вы вообще способны осознать, сколько чудовищных поступков совершили?

– Это было необходимо, – равнодушно отозвался Кауфман.

– Необходимо? – Слово отдавало во рту едкой горечью. – Я уж не говорю о себе и других несчастных сиротках… Вы даже не пощадили собственную дочь и чуть не убили родного внука! Как вы могли? Вы хоть кого-то в жизни любили?

– Любовь – шелуха и слабость, моя драгоценная. Не любовь ли поставила тебя на колени? – Он покачал головой. – Эх, лилия, мне даже жаль тебя терять. Ты была удивительно гибкой – словно вовсе не имела костей. Никаких внутренних стержней, ничего лишнего.

Меня передернуло от отвращения и осознания его правоты. Да, когда-то я была именно такой – покорной, податливой. Но не теперь.

– А мне не жаль, – со злостью выплюнула я. – Лучше быть мертвой и свободной, чем оставаться марионеткой в руках такого чудовища, как вы.

– Твой выбор.

Он отнял руки от кристалла и, развернувшись, вдруг оказался лицом к лицу с Дарреном, только что освободившимся от пут. На мгновение мальчик замер, крепко прижимая к себе кота, но не успел господин Кауфман сделать и шага навстречу, как Даррен сорвался с места и побежал. Только вместо того, чтобы убежать прочь из цеха и найти Майло, он бросился ко мне. Упал рядом, обхватил тонкими руками мою шею, уткнулся головой в плечо.

– Уходи, уходи, – торопливо зашептала я, но Даррен помотал вихрастой головой и лишь сильнее прижался ко мне.

Господин Кауфман, не сдвинувшись с места, окинул нас холодным равнодушным взглядом. Пожав плечами, будто приняв решение не размениваться на мелочи, менталист положил ладонь на полупрозрачную стеклянную грань. Из последних сил я приподнялась на локтях и притянула Даррена к себе, закрывая спиной от зловещего свечения наполненного циньей артефакта.

Яркая вспышка – и магия, заложенная в красном перстне леди Элейны, активировала кристалл.

Все содрогнулось.

Взрывная волна невероятной мощности прокатилась по цеху, сминая столы и переборки, выбивая окна вместе с оконными рамами, изгибая дугой двери на металлических петлях, подобно прямому удару гигантского кулака.