Компания засмеялась, заставив Вайна молча прожигать их взглядом.

— Понаберут всяких тощих дворняг, они не то, что меч держать — на ногах стоять не могут!

Гвардейцы снова заливисто рассмеялись, и Вайн поспешил направиться к выходу, ощущая, как эти полудурки тычут ему в спину пальцем. И что такого он им всем сделал?

За ту пару недель, что Вайн служил в гвардии, ему не заплатили ни гроша. Капитан обещал зарплату только через месяц, а пока что Вайн едва сводил концы с концами и забавлял остальных своими мучениями. Он никогда еще не испытывал такого унижения, как в тот момент, когда потерял сознание от голода прямо на посту. Разумеется, его напарник Хав растрепал об этом всем, и вместо хотя бы капли сочувствия (что уж там говорить о помощи) Вайн получил целый океан злорадства и цинизма. Эти люди считали, что так и должно быть — Вайну, родившемуся и выросшему в самом бедном районе Грери предстояло всю жизнь прожить в голоде и бедности, будто он это заслужил. Южные кварталы города считались самым неприглядным, грязным и гнилым местом в столице. Его жителей никто не хотел видеть среди своих работников, словно они были помечены каким-то клеймом, и только благодаря нехватке гвардейцев Вайн смог устроиться на эту с позволения сказать «работу».

Предзимнее рассветное небо окрасилось такими цветами, которые выглядели так, будто грустный художник, создающий серую, почти бесцветную картину, решил добавить туда немного цвета — синего или фиолетового, а потом стал размазывать эту краску по белому-белому холсту, и на фоне неровного серого цвета стали проглядывать белые полосы от кисти. В холодном, почти ночном воздухе дыхание вырывалось облачками пара, а подоконники, крыши и рамы окон приземистых домишек, будто тоже укутывающихся на зиму, покрылись инеем, словно пирожное сахаром, медленно тающим с наступлением утра.

— Заканчивал бы небо разглядывать. — Донесся откуда-то из-за спины хриплый голос.

Хав, напарник Вайна, наконец-то снизошел до того, чтобы покинуть остальных и отправиться на пост. Юноша одарил его беглым взглядом, стараясь не показывать своего презрения, чтобы его вдобавок ко всему не сочли еще и высокомерным, а потом направился в сторону главной площади и северных ворот замка.

Вайн ловил на себе многие взгляды прохожих, пропитанные ненавистью. Разумеется, не к нему, а к королеве, но все же Вайн чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что эти взгляды готовы разорвать его на клочки, уничтожить, испепелить дотла и вывернуть душу, и все потому, что на его форме был этот проклятый королевский герб!

Он старался побыстрее пройти к посту, чтобы не смотреть на прохожих, проносящихся мимо, но на площади — той самой, где Данга когда-то убила прежнего короля — собрались люди. Они будто окружили кого-то и не собирались расходиться. Конечно, на заговор это не слишком-то походило, но в обязанности гвардейцев входило пресекать всякие подобные «собрания».

— А ну-ка, пошли глянем, что там такое. — Рявкнул Хав, и Вайн, положив руку на рукоять меча, двинулся за ним в сторону галдящей толпы.

Какая-то женщина со звучным, но истошным скандальным голосом, активно жестикулируя, что-то кричала, но ее слова, проигнорированные остальными, затерялись в общем гуле, будто бы их и не было. Хав, в своей привычной манере грубо и безосновательно дернул ее за руку, отрывая от толпы. Женщина чуть не упала, и Вайн приготовился ловить ее, но она все же устояла на ногах.

— Что здесь происходит!? — Заорал Хав, заставляя всех обратить на себя внимание.

Люди замолчали не сразу, словно обсуждали что-то слишком важное, чтобы отвлекаться. Вайн пытался разобрать хотя бы отрывки их фраз, но у него быстро сложилось впечатление, что каждый, кто был среди собравшихся, решил высказать свое мнение, перебивая другого, и никто не желал уступать. Вскоре гвардейцев все же заметили, и одна из старух, неведомым образом оказавшихся в самой гуще толпы, выкрикнула:

— Ваша дорогая королева скоро соизволит приехать. Недолго ей осталось.

Вайн переглянулся с Хавом, будто мысли этих двух непохожих мужчин совпали, чего еще никогда не было раньше. Недоумение в голове Вайна сменилось радостным, но в то же время тревожным предвкушением.

Грядут перемены.

Но к добру ли они?