— Ничего, я сам понесу. Она отойдет.
Солдат виновато затрусил рядом:
— Видал? А? А я уж думал — ну, капут.
Магомед устало подмигнул Солдату.
— То-то, — сказал, через силу улыбаясь. — А ты «падеж!». Нет падежа. Не должно быть.
— Так точно, нет падежа, — ответил Солдат и зачем-то козырнул Магомеду. Так хочется Солдату быть таким вот твердым и всегда спокойным, как Магомед.
Вперемешку с дождем пошел снег. Сбившись в кучу, отара двигалась медленно. Старый пес Бугу метался, подгоняя отбившихся овец. То один, то другой чабан взваливал на плечи слабых овец.
Магомед брел впереди отары. Овца была тяжелой, толстая шерсть жарким воротником обволакивала шею. Пот лил с Магомеда градом. Неужели нельзя поставить по трассе вагончики для чабанов, думал Магомед, построить ветеринарные пункты, склады, подбросить концентраты на такой вот, как сейчас, случай, пустить передвижные автолавки. Чтоб все было по-человечески, как у хороших хозяев. Говорят, на других трассах все это есть. Может, это только у них так? А почему? Вот он промолчал на собрании, когда говорили о перегоне. Думал: парторг с нами идет — он отвечает за все. Может, так же где-то кто-то там, «наверху», промолчал, как он, в подобной ситуации, и нет на трассе вагончиков, и падают овцы, и мучаются чабаны. Откуда это во мне и в другом: боишься за что-то отвечать, боишься решать. А потом приходится жестоко расплачиваться, как сейчас...
С детства Магомед запомнил рассказ отца о том, что у него есть друг, старый кубачинский кузнец. Так вот кузнец этот был в числе тех, кто в двадцатые годы был на приеме у Ленина. Они тогда подарили ему чернильный прибор, который и сейчас стоит в Кремле в музее Ленина.
— Когда прощались, — любил рассказывать отец, — Ленин руку пожал всем по-братски. И моему другу Мусе — тоже...
Магомед слушал и думал. «Ленин пожал руку Мусе. Муса друг моего отца. Муса пожимал руку отцу. Отец — мне. Выходило, как бы и мне, Магомеду, передалась частичка тепла ленинской руки»...
Снег вдруг прекратился. Бледный круг солнца, похожий на голову сыра, висел низко над землей. Справа, снизу за горой, открывался вход в долину. Магомед видел вешки, отмечавшие линию трассы. За вешками — колхозные пастбища, на которые они не имеют права заходить. Он оглянулся: отара растянулась. Там и сям лежат подбившиеся овцы, валятся с ног чабаны.
— Бугу! — закричал он хрипло. — Эй, Бугу, поворачивай!
Бугу заворачивал отару в долину.
А овцы, сбиваясь с шага, уже ринулись вперед сами, почуяв корм и воду...
Но тут был начеку парень на мотоцикле. Он отогнал овец за вешки, слез с мотоцикла, стал закуривать. Спички гасли, кончилась последняя.
— Эй — дайте прикурить!
Кто-то предложил:
— Спустить на него Бугу.
— Я тебе спущу, — погрозил парень кулаком, на всякий случай садясь на мотоцикл.