— И Давид, и его друзья гораздо менее богемны, чем вы. Они просто-напросто выработали свои принципы.
— Разве это не пустая трата сил? Конформизм мог бы сэкономить им массу сил и времени, знай они это. — Она зажгла новую сигарету. — Как долго Сэнди будет его там держать? Можешь не сомневаться, он замучает его до смерти.
— О, не думаю. В некоторых отношениях Давид ужасно заурядный человек. Гораздо более, чем вы.
— Надеюсь, я понравилась твоему Давиду. А тебе никогда не приходило в голову, что Дорис и тебе чертовски повезло, что мать у вас не какая-нибудь старая карга? Хорошо, если и про тебя так смогут сказать, когда ты станешь старше.
Густое коричневое облако тумана, обжигавшего глотки и опалявшего веки, откатилось прочь, оставив за собой странную черноту, в которой тускнели фонари, а дома исчезали из виду вплоть до каминных труб, но которая уже не пахла серой. Лишь церковь посередине площади выступала бесформенной массой, но ее шпиль плавал над слоем черноты, и когда их глаза привыкли к мраку, они смогли даже разглядеть мерцание звезд тут и там над крышами домов. А к тому времени как они дошли до длинной пустой Эрлс-корт-роуд, можно уже было различить бордюр тротуара и каменные плиты под оградами садиков перед домами.
— Ты можешь поверить, что моей матери скоро пятьдесят? — нетерпеливо спросила Эйлин.
— Вполне могу, — последовал не слишком вежливый ответ.
— Ты не находишь, что она… очень красива?
— У нее красивые глаза. Твои глаза, только не такие…
— Какие «такие»?
Давид никак не мог точно выразить свою мысль.
— Слишком какие-то сладкие. Она вроде как просит полюбить ее.
По улице со звоном невидимых копыт и сбруи прокатился пустой омнибус. Лампы на нем были лишь пятнышками света, и кучер проехал мимо, не обратив внимания на их крики. Так они побрели сквозь мрак по направлению к Кенсингтон-стрит. Нигде не было ни одного колесного экипажа, даже кэба, и Давид перевел Эйлин через дорогу и повел по круто поднимающейся, вымощенной плитами дороге между землями Холланд-хауса и садами на Кэмден-хилл. Случайная газовая лампа осветила несколько шагов их пути, а достигнув верхней точки своего пути, они остановились под древним платаном, не желая покидать туннель, образованный ветвями деревьев, ради освещенного пространства Ноттинг-хилла. Остатки тумана развеялись. «Он остался в Уэст-Кенсингтоне», — сказала Эйлин, прислонившись к разноцветному стволу дерева. Косые лучи уличной лампы бросали сквозь ветви свет на ее лицо и плечи.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты прекрасна? — спросил Давид.
— Меня хотели рисовать художники.
Взяв под руку, он быстро увлек ее на улицу, как будто позволил себе сказать слишком много.
— Я имею в виду, обыкновенные люди, — произнес он.
— Однажды один человек сказал моей матери, что у меня бывают мгновения духовной красоты, — сказала Эйлин, но тут же добавила извиняющимся тоном: — Но он был не обычный человек, он был поэт.
— Ах!
— В чем дело? — встревоженно спросила Эйлин.