– Значит, справилась, – сказала Ягарья Павловна и побежала в свой дом. Следом за ней быстрым шагом шли Люся и Настя.

– А моя мама? – спросила у Насти Люся. Голос ее заметно изменился и стал более покорным и приятным для слуха. Настасья лишь пожала плечами в ответ.

Когда Ягарья вошла в свой дом, Вера Никитична уже приводила в чувства Татьяну, которую уложили на ее постель. Люся же бросилась в дальнюю комнату, где на другой постели лежала ее мать.

– Мама, – тихо сказала Людмила и села рядом.

Женщина спала, а на лице ее багрил румянец, чего нельзя было сказать о бледных щеках и без того белокожей Тани.

– Что с ней? – спросила Настя.

– Она потратила много сил, – сказала Никитична. – Ничего, девка она молодая, крепкая. Кровь с молоком! Оклемается.

Люся вышла в общую комнату, где все стояли над кроватью с юной Татьяной.

– Она поправится? – спросила Люся.

– Да, на рассвете можете уходить, чтобы вас не заприметил никто, – сказала в ответ Павловна.

– Нет, я о девушке, – скромно добавила Людмила. Ягарья улыбнулась:

– Поправится, куда она денется, поправится, – сказала она.

– Ну, не жалеешь, что гречуху принесла? – спросила Вера Никитична.

– Не жалею, – ответила Люся. – Мама еще спит, но даже лицо у нее выглядит иначе. Надеюсь, болезнь отступила. Коли так, благодарна я вам по гроб жизни.

Ягарья строго посмотрела на гостью.

– Никогда, слышишь, никогда не говори таких слов! – сказала она и принялась будить Татьяну. – Не упоминай смерть тогда, когда ей еще не время показываться, – буркнула Ягарья, не глядя на Люсю.

Таня проснулась, но была очень слаба. Ей принесли приготовленный заранее отвар, чтобы силы восстановить скорее, и, выпив его, она снова легла спать. Людмила заснула рядом с мамой, сидя на полу и облокотившись на ее постель. В доме было тепло и уютно.

Когда только первые красные лучи солнца показались над лесом, Павловна разбудила Люсю и ее маму.

– Как чувствуете себя? – спросила Ягарья.

– Очень хорошо, – сказала женщина. – У меня ничего не болит и, кажется, даже руки поднимать легче стало.