– Управляющий меня привёз в столицу, – ответила Лизонька и улыбнулась в ответ.

– Как звать величать вашего управляющего? – всё также с улыбкой, даже со смешком спросил господин Самолётов.

Вроде игра такая.

– Господин Усатов его звать величать, – игриво ответила девочка. – Ему по хозяйству прикупить что-то нужно было в столице. Вот он меня и привёз, а не батюшка как обычно.

– Скажите, пожалуйста, Лизонька, а господин Усатов на портрет, что я нарисовала, похож? – спросила Анхен, протягивая девочке блокнот.

– Он! Это он! Как первоклассно Вы его нарисовали! – воскликнула юная гимназистка, хлопая в ладоши. – Вот бы мне так научиться.

– Научишься, – заверила её художница.

Господин Самолётов уставился на портрет, потом на коллегу.

– Как?! Откуда?! – только и смог он вымолвить.

– А… пустяки. Озарение пришло, – отмахнулась госпожа Ростоцкая. – Значит, ты, Лизонька, рисовать научиться желаешь?

– Желаю! Да, да, да! – заверещала девочка.

– А где сейчас господин Усатов? В Петербурге? – прервал их беседу Иван Филаретович.

– Нет, он уехал обратно в имение, – сказала Лизонька, обернувшись к делопроизводителю.

– Как имение ваше называется, подскажешь? – спросил господин Самолётов и засмеялся.

– Никитское Саратовской губернии! – ответила девочка и тоже громко засмеялась.

Анхен смотрела на них, не понимая, что происходит.

– Да всё просто, Анна Николаевна. К каждому человеку свой ключик имеется. Passe. Хороший сыщик должен сей ключик отыскать и говорить на языке того, с кем имеет дело. Иначе закроется свидетель на замок, и всё – пиши пропало, – объяснил ей своё поведение Иван Филаретович позже, когда они садились в полицейский экипаж, галантно подавая ей руку.

– Делать нечего, господа. Нужно ехать в Саратов. Нужно, да-с, – сказал им господин Громыкин после долгих раздумий. – Это наш Господин Убийца. Право слово. Сердцем чую, нужно ехать.

Доклад подчинённых привёл его в волнительное состояние. Дознаватель стоял, без конца оглаживая рыжую бороду. Неужели он изловит, наконец, этого неуловимого душегуба? Неужели господин Орловский не будет на него орать, брызгая слюной в лицо? Неужели он, старый сыскарь, не будет больше стоять в его кабинете на красном индийском ковре, унизительно втягивая голову в плечи, опасаясь буйного нрава начальника сыскной полиции? Неужели?

– Ура! – совсем по-детски захлопала в ладоши художница, прямо как Лизонька Ануфриева.