Потом сыграли «Расскажи мне, отец» Ивасюка, спели по-русски.

Публика как-то посерьёзнела. У людей постарше выступила влага на глазах. Народ, замученный до почечных колик парадным официозом, умел отличать идущее от сердца от написанного по разнарядке композиторами-многостаночниками Хренникова.

Ивасюк не был членом Союза композиторов СССР. Мулявин в то время — тоже.

В перерыве, за минуту до окончания последней песни отделения, Егор побежал в буфет прикупить коньяк «Три звёздочки» Закарпатского завода. Возвращаясь, увидел оживление около продавца пластинок с автографами. Бизнес тронулся с мёртвой точки.

Рядом стояла девчушка, сжимавшая «Гусляра», лет шестнадцать-семнадцать на вид.

— Здесь купили? — спросил он и вдруг обратил внимание, что конверт чистый, без поддельных росчерков.

— Ні. У місті, — сообразив, что к ней обратились по-русски, тут же поправилась: — В городе покупала. Здесь дорого, десять карбованцев просят.

— И правда, дорого. Спекулянты проклятые. Хочешь, подпишу? Но я в записи «Гусляра» не участвовал, играю только во втором отделении, в «Весёлых нищих».

— Вы — песняр? — тёмно-карие глаза расширились от удивления.

— Да! И вот доказательство, несу за кулисы, — он продемонстрировал бутылку коньяка вместо мандата. — Всех не обещаю, но… Давай так. Кашепаров подпишет точно. И ещё — кого перехвачу на бегу.

Егор велел ждать у служебного выхода по окончании первого концерта. Пока девочка колебалась в раздумьях, выхватил пластинку и убежал. Автографы получил легко, в том числе мулявинский — за сообразительность и расторопность при покупке коньяка.

Второе отделение прошло как по маслу, подготовленное первым. «Весёлые нищие» зашли легко.

Егор, конечно, волновался, исполняя вместо Ткаченко гитарную партию и аккомпанируя словам:

Когда бесцветна и мертваЛетит последняя листва,Опалена зимой…

Получилось неплохо. Но только смущался, когда Мулявин представил его как автора музыки. Красть — нехорошо. А когда хвалят публично за украденное — ещё и стыдно.

Но люди ко всему привыкают. Даже к стыду.

По окончании второго отделения Егор накинул пальто на концертный костюм и, не снимая парик, отправился к служебному выходу.

— Чей «Гусляр»?

Кареглазая в чёрной вязаной шапочке с брошью в виде серебряного трезубца растолкала небольшую стайку молодых людей.

— Спасибо! Я уж не ждала, что выйдете. Не узнала вас на сцене в парике, думала — обманул.