Диего молчал. Мысль, заарканенная еще на подъезде к теснине, вновь запульсировала в голове: «Убьют — не убьют?!»
«Значит, Монтуа, сей выкормыш ада, всё-таки жив!.. Теперь ясно как день, иезуит жаждет заполучить мою голову… Оно и понятно… Если не он, то это сделаю я… Одна моя пуля уже сидит в этом хромоногом дьяволе… Что ж, ваше высокопреосвященство, если мне повезет… — майор вдруг насторожился. — А герцог Кальеха дель Рэй?.. Он что же… с ним заодно?! — черная догадка, словно чья-то рука, сдавила горло. — Вот отчего мне, мадридскому гонцу, не была дадена охрана, вот почему старик стал бледнее смерти при одном лишь упоминании о генерале Ордена и двуречил мне… Боже! — дон стал сер лицом. — Да это же нож в спину Империи… Такой чертов альянс заколет Испанию с двух сторон! Мне они уже вынесли приговор… Надо же, какая трогательная забота! Ну да посмотрим, чья возьмет!»
Последние клочья тумана уныло дрейфовали мимо уступа, тая в солнечной синеве, точно призраки под утренний крик петуха.
Мужчины еще пару раз потрудили глаза в дальнозоркую трубу — всё оставалось по-прежнему, как и гнетущее чувство беды, пустившее корни в их душах. Слух привык к тишине, и теперь они различали звуки, ранее ускользавшие…
С каждой четвертью часа испанцы раздражались все пуще. Они проскучали здесь достаточно долго для того чтобы испить бадью терпения. Их лошади уже могли быть значительно ближе к Монтерею — берлоге старого Эль Санто… Тут же ничего не было, кроме звенящей тишины и нервов…
А солнце всё сильнее начинало гвоздить по незащищенной голове, подбрасывая корды7 древесины в небесный камин.
Дон расстегнул пуговицы камзола. Лучше не стало. Утер рукавом пот со лба. Озлобленный и издерганный, он прилег на плащ. Ни голубые небеса, ни солнце, ни беспечные трели птиц — ничто не радовало, ничто не занимало. Он чувствовал, что боится, и ненавидел себя за это. Он жаждал развязки: «…НО СКОЛЬКО, СКОЛЬКО ЕЩЕ ЖДАТЬ?!»
Память поднимала якорь воспоминаний, за спиной лежала соленая прорва океана и почти вся Новая Испания. Он прошел ее от Веракруса до затерянных у черта на рогах, в горах Сьерра-Невады, индейских хижин, где только редкий железный нож да чумазый котел шептали о цивилизации. «Дьявол! И зачем я полез в это пекло?! Похоже, у меня зверский талант навешивать хомуты трудностей и нырять в дерьмовые переделки. Дернул же бес тащиться в Калифорнию? По предписанию, я обязан был лишь добраться до Мехико и через послание уведомить вице-короля о решении Кадиса…
Быть может, во всем повинна кровь моих предков, от веку проводивших весь свой досуг в морских сшибках с португальскими и берберскими пиратами? Ползли столетия, но те, кто населял славный город Уэльва на реке Одиэль, жили, повернувшись спиной к суше, и судачили лишь о выгодах заморских странствий… Значит, кровь предков?..» — Диего усмехнулся своим мыслям.
Более месяца им понадобилось, чтобы от Мехико добраться до мутной, гремучей Колорадо. Рубили до пузырей на ладонях плот для переправы империала и лошадей; едва не отдали Господу душу, прежде чем на другом берегу шагнули в страну, которую испанские миссионеры окрестили «Calor de forni» — жаркая, как печь.
«От Веракруса до Монтерея — 380 испанских лиг, 1143 английских мили или 2117 российских верст! Однако… —Диего пожевал губами. — Впрочем, у нас сносная карета и добрая упряжка — четыре крепких лошади, не считая трех под седлом и двух вьючных».
Он прикинул, что если они каждый день будут продолжать оставлять за крупами коней восемнадцать лиг, то через двенадцать дней — «Если Господь не отвернется!» —они, в конце-то концов, увидят стены Монтерея.
Но в «кабинетную» арифметику, писанную чернилами по бумаге, дон верил мало. Его арифметика писалась кровью. «Нужны ли доказательства? Братьев Гонсалес уже нет в живых, да и мы сами идем по лезвию бритвы».
Первой «хвост» углядела Тереза, а затем и остальным представился случай.
Вот уже несколько дней подряд за ними пылил одинокий всадник. Прошло время, и он обнаглел до того, что в открытую топтал их след. И когда бы Диего ни оборачивался, взгляд всегда замечал упрямый силуэт, который дрожал и плавился в жарком сиянии калифорнийского солнца. Силуэт не приближался, но и не удалялся — он всегда находился в двух-трех полетах ружейной пули.
Сначала открытие их встревожило, потом забавляло своей безобидностью, а теперь пугало своей фатальностью. Таинственный всадник шел по их следу, как волк по следу обреченного оленя.
Их нервы были на пределе, когда, не доезжая Сан-Бонавентуро, они предприняли попытку узнать, кому понадобилось их выслеживать, кроме людей Монтуа и капитана Луиса…
Отогнав карету, они залегли в распадке среди белых камней, не зная, что потеряют на этой затее уйму драгоценного времени… Ну, а когда к вечеру их руки уже притомились давить муравьев и отмахиваться от докучливых мух, шляпа Мигеля первой показалась над валунами, но лишь затем, чтобы пуля незримого чужака укоротила на ней и без того короткий обрубок петушиного пера.
С того памятного дня, когда до ближайших кустов им пришлось добираться ползком, прошло немало времени, были пройдены новые мили пути, однако смутная тревога переросла теперь в откровенный страх.
И вот теперь, предпринимая вторую попытку, им хотелось верить, что разгадка близка. «На сей раз нам не разойтись!»