Цикута

Поезд сделал остановку на пять минут. Станция – Блискавки. Пассажиров немного, никто не приезжает издалека. Эта ветка железной дороги проложена сюда для вывоза хлеба, и то лишь зимой, а не летом. Летом кондукторы проходят по пустым вагонам, и бывает хорошо, если в вагоне окажется два-три человека. Эти лица знакомы, давно запомнившиеся кондукторам: еврей, помещик, священник, богатый казак, гимназист, гимназистка…

Гимназист, маленький и худощавый, осторожно вошёл, поклонившись у входа ярко освещённой столовой, и бросил неуверенный взгляд по сторонам. Старичок, невысокий, лысоватый, с большими бровями и белыми усами, торчащими как щётка на выпирающих губах, помог ему выйти из неловкости. Он подошёл к гимназисту маленькими шагами, держа между пальцами короткую дымящуюся трубку, и хриплым голосом сказал, что очень рад видеть гостя, затем подвёл его к своей дочери и произнёс: – Вот, Оля, рекомендую… Товарищ нашего Кости… Как вас?..

День выдался жарким, хотя и апрельским, и в теплом пальто было нелегко бродить по откосам и склонам Царского сада, надеясь найти живописное местечко для записи в альбом. Живописных уголков здесь, безусловно, предостаточно, и именно поэтому нашему брату-художнику так сложно сделать выбор: справа — дуплистое, корявое, раскидистое, старое дерево, которое радует душу при взгляде на него; слева — чудесные весенние оттенки, прямо и куда ни посмотри…

В один знойный день мне пришлось отправиться из Киева в деревню, где находилась моя дача. Я ехал на извозчичьих дрожках, и колеса время от времени касались кузова, издавая скрипучий звук. — Подвиньтесь, барин, направо... Я сдвинулся направо. — Теперь немного на эту сторону, барин...

«Раз, два, три… chasse en avant!… Скрипка завизжала. Молодой человек, около двадцати шести лет, среднего роста, худощавый, с большими глазами, навыкате цвета потускневшего олова, с редкими светлыми волосами до плеч, в плисовом сюртучке, шелковых полосатых чулках и лакированных башмаках, – выставил правую ногу и шагнул вперед, тряхнув плечами…»