Пал Михалыч

Его звали Чарли Мирс; он был единственным сыном у матери-вдовы, жил в северной части Лондона и ежедневно ходил в Сити, где работал в банке. Ему было двадцать лет, и он был полон надежд на будущее. Я встретил его в бильярдной, где маркёр просто называл его по имени, а он в ответ обращался к маркёру как к Бельсей. Чарли с некоторой нервозностью объяснил мне, что пришёл сюда только для того, чтобы посмотреть на игроков, и, поскольку мне показалось, что наблюдать за игрой, требующей ловкости, не так уж интересно для молодого человека, я посоветовал Чарли вернуться домой к матери…

«По его уникальному акценту при произнесении буквы «р» я понял, что он родом из Нью-Йорка; а когда во время нашего долгого и медленного путешествия к западу от Ватерлоо он начал говорить о красоте своего города, я, признав, что ничего не знаю об этом месте, больше ни слова не произнёс. Удивлённый и восхищённый вежливостью лондонского носильщика, незнакомец дал ему шиллинг за то, что тот пронёс его сумку на расстоянии около пятидесяти ярдов; ньюйоркец тщательно осмотрел уборную первого класса, которой лондонская и юго-западная дороги иногда позволяют пользоваться бесплатно; затем, испытывая смесь страха и презрения, но будучи сильно заинтересованным, стал смотреть в окно на аккуратный английский пейзаж, словно погружённый в воскресный покой. Я наблюдал, как выражение удивления постепенно усиливалось на его лице…»

«Открытие Гумешевского завода помогло мне вспомнить о той крупице прошлого, которая была запечатлена в памяти. Я отчетливо увидел все детали. До революции этот рудник уже давно представлял собой безлюдное, заброшенное место. Рядом с ним работал небольшой сернокислотный завод Злоказова. Отработанная вода, не проходя никаких отстойников, сбрасывалась в речку Железенку, а оттуда в Северский пруд. Северчанам после долгих и затратных судебных разбирательств удалось добиться официального запрета для Злоказова на сброс воды без ее предварительной очистки или обезвреживания…»

«К этому ремеслу – искать камешки – особой приверженности не было. Случалось, конечно, я и прогуливался, но так… без особого понимания. Увидишь на смывке галечку с огоньком, ну и заберешь, а потом у надежного человека спрашиваешь – сохранить или выбросить? С золотом-то намного проще. Понятно, что у золота тоже есть сорт, но не так, как у камешков. По размеру и весу их вообще не различишь. Иногда смотришь, один больше, другой меньше, оба красиво блестят, а на деле оказывается разница. Большой-то за пятак не берут, а к маленькому тянутся: он, мол, небывалой воды, тут и игра будет…»

«Против нашей Ильменской каменной кладовухи, конечно, трудно найти аналогичное место по всей земле. Тут даже спорить не о чем, потому что на разных языках об этом сказано: в Ильменских горах лежат камни со всего мира. Такое место, естественно, не могло ускользнуть от взгляда Ленина. В 20-м году Владимир Ильич своим декретом объявил эти земли заповедными. Это было сделано, чтобы остановить промышленников и хитрецов, а также сохранить эти горы для науки и будущих поколений…»

«От нашей заводской грани к югу находится озеро. Зовется оно Иткуль. Слышали, наверное? Тем, кто на той стороне работал на рудниках и приисках, наверное, не раз приходилось бывать на этом озере. Оно совсем близко, и рыбы в нем предостаточно. Даже те, кто не занимается рыбалкой, иногда спешат на Иткуль: хоть раз в неделю, думают, покушаю рыбных ушек. На приисках-то еда известная. Люди скучают по хорошей пище...»