Зинаида Гиппиус

Аккуратная бонна Ида убирала в детской комнате и складывала игрушки, стараясь не шуметь. Она понимала, что когда Костя сидит на полу, уткнувшись носом в угол, а его черные, как чернила, волосы торчат на затылке, это значит, что он сердится. От малейшего звука он впадает в ярость, и все закончится плохо – Ида будет плакать, лежа на своей постели за ширмами, и не сможет выпить вечерний чай…

«…Тогда нам было невероятно весело. Молодость, конечно, но такое веселье, как в те дни, встречается редко. Казалось, воздух вокруг играл, как вино, и опьянял нас. Он действительно был таким – зимним, горным воздухом. Я расскажу вам эту историю, мне приятно ее вспоминать, хоть и заканчивается она странно. Хотя, возможно, вы не найдете в ней ничего странного: это просто частный эпизод, „завершившийся естественным образом…“…»

В саду, в беседке, находились две молодые девушки, почти девочки. Весна только начиналась, деревья были еще совсем голыми, а трава только начинала пробиваться по краям дорожек, – но в воздухе уже ощущалось настоящее тепло. Сквозь обнаженные ветви лип и акаций светило высокое, бледное небо. На юге, в Малороссии, март часто бывает теплым, как май…

Вокруг один песок; местами встречается короткая трава, плоские лужи с грязными берегами и множество ветряных мельниц. Рядом с домами нет ни одного кустика. Ту деревню считают счастливой, где у колодца стоит искривленная верба…

«Я еще останусь здесь. Заехал случайно – и мне понравилось. Это дачное горное место не слишком модное, но вполне благоустроенное и, по-своему, радостное. Здесь стоят два полка местных, самые яркие, а у командира дом просто замечательный, в летние вечера в кружке – настоящее удовольствие! Мне нравится это офицерское веселье, звуки военного оркестра, „девичьи лица ярче роз“… В общем, что может быть приятнее зрелища человеческого веселья? Чем бы кто ни развлекался, лишь бы не плакал. Слезы, скука и несчастье вызывают у меня, как и у любого нормального человека, жалостливую досаду, почти возмущение. Что еще нужно? Все есть, только умей смотреть и радоваться. Какое-то отвратительное дело – ныть, мучиться и расстраивать других…»

Существует множество тем как в жизни, так и в литературе. Скорее, это большое количество явлений, которые приводят к нескольким темам, вызывающим у меня интерес. Журналисту неизбежно приходится делать выбор, и жаль терять то, что остаётся за пределами внимания или затрагивать слишком поверхностно. Я уже писал о нашей "обывательщине", но эта тема по-прежнему актуальна и безгранична...

«…Зачем придумывать? Непридуманное, реальное, лишь на первый взгляд выглядит менее ярко, и то не всегда. А если взглянуть глубже, то каждому станет очевидно, что наши надстройки над жизнью довольно бесполезны…»

Пожалуйста, не смейтесь: Любочка этого не переносит. Ее также называют не Любочкой, а просто Люлю, как она сама себя называла в детстве, когда ей было „года“; теперь, с недавнего времени, ей „лета“ (пять). С годами, хотя Любочка с нетерпением их ждала, мало что изменилось; все те же „большие“ считают Люлю избалованной и дикой девочкой; они по-прежнему что-то скрывают, а многого не понимают; все так же ужасно громко смеются. Смех Люля совершенно не могла выносить: она вздрагивала, хмурилась, а иногда начинала и плакать…

«Вот-вот пройдет три года с того момента, как это произошло. Я рад, что иногда могу отвлечься и думать о чем-то другом, но с каждым днем это становится для меня все сложнее. Странно! Обычно первое впечатление оказывается самым сильным, а у меня все наоборот. Сначала я вовсе не считал, что это так важно и что будет так мучительно. Но чем больше времени проходит и чем дальше уходит жизнь, тем тяжелее становится…»

Из густого петербургского тумана «декадентская мадонна» Зинаида Гиппиус (1869—1945) создала свой мистико-социальный роман о великолепном Юруле – аристократе, который живет для себя и своих удовольствий. Обоятельный герой мастерски «играет в любовь» и подстраивает мораль под свои интересы. Пока демоны революции лишь начинают набирать силу, а роскошные гостиные жадно поглощают шепот нервных постояльцев, у него еще есть немного времени, чтобы осознать себя «чертовой куклой» в чьих-то руках… В дизайне обложки использованы мотивы декоративных элементов особняков на улице Радищева (прежней Преображенской) в Санкт-Петербурге.

Очень далеко на севере жила принцесса по имени Белая Сирень. Она обитала в большом и красивом саду. В этом саду не росло никаких других деревьев, кроме сиреней. Даже павильон, в котором спала принцесса, был построен из стволов сирени, а мебель внутри него была только белого и светло-лилового цвета. Когда сирень начинала цвести, сад наполнялся насыщенным ароматом. На высоких кустах, скрывая зелень, свисали белые и лиловые гроздья, а ветви сгибались под тяжестью цветов…

По широким, безжизненным улицам Васильевского острова дул ветер. Керосиновые лампочки в фонарях мерцали и совсем не светили. При тусклом свете поздней мартовской зари можно было увидеть обледенелые куски серого снега посреди улиц и мокрые, узкие тротуары. В домах, несмотря на ранний час, окна оставались темными и неосвещенными. Дома здесь были старыми деревянными, в основном серыми, с мезонинами. Лишь у самого Малого проспекта возвышался огромный пятиэтажный дом, который, на фоне плоских строений вокруг, казался еще выше – и было удивительно, кому пришло в голову построить его на такой отдаленной линии…

«Не у самой саламандры (это не камин!), а немного в стороне, у круглого столика, сидели две старушки. Зимний день был мрачным. Старушки также подсоединились к окну с вязанием, хотя оттуда дул холодный ветер. Но с этого момента не зажигать же лампу над обеденным столом. За эти годы привычка – мысль о каждом лишнем франке…»

Иногда мне кажется: не прекрасно ли я придумал писать такие странные мемуары – любовные истории? Если бы я был знаменитостью или у меня были бы необычные любовные истории! А то я человек средний, те, кого я любил и кто любил меня – тоже; да и писать не моя сильная сторона: могу только просто рассказывать, было и было…

«Мне хочется поделиться тем, как я страдал от болезни и смог выздороветь. Я настолько рад тому, что исцелился, что постоянно размышляю об этом счастье и испытываю огромное желание делиться своим опытом. Для этого мне нужно затронуть три этапа моей жизни…»

«Главное – ощущался запах пива. Сверху смешивались самые разные ароматы: и пыль, и папиросы, и дешевые духи, и пот, и даже острая монашка – амбра, которую, очевидно, только что старательно накурили; но все эти запахи были подложкой для пивного, – гордого хозяина этого места. Он не бросался в нос, а незаметно обвивал и пронизывал, исходил из стен этой большой яркой залы. И он был тягучим, мутным, тихо подсасывающим, весь рвотный…»

«Эти дни необыкновенны – полны страсти. Дни Христовы. Теперь мне ничего не страшно: я прохожу темными сенями – и ничего, ведь везде Христос». Мальчик искренне ощущает Божье присутствие в своей жизни, оставил страхи и радуется светлому дню. Знаменитые русские классики: Гоголь, Лесков, Бунин, Чехов, Андреев, Куприн, Шмелев воспели Великий пост и Христово воскресение в рассказах этого сборника. Это помогает людям не забывать о Боге и ощущать Его присутствие в повседневной жизни, поступая по-христиански всегда и во всем.

Поздним вечером, под полночь, пятеро старых друзей сидели у потухающего камелька и делились историями. Многие считают, что в наше время подобное уже не происходит. В начале прошлого века такое случалось изредка, к середине стало чаще, а во времена Тургенева казалось, что старые друзья постоянно собираются у камелька и рассказывают друг другу истории. А сейчас, действительно, об этом почти не слышно, ни у нас, ни за границей, например, во Франции. По крайней мере, повествователи больше не упоминают об этом. Возможно, они боятся затянуть рассказ и утомить занятого читателя, хотят выдать истории друзей за свои собственные идеи, или, может быть, таких приятелей, которые могли бы долго сидеть вместе у камелька и слушать друг друга, просто не осталось – кто знает? Но даже в наши дни это происходит, хоть и редко. По крайней мере, это случилось в тот вечер, о котором я рассказываю…

«– А что, паныч, – обернулся Грицько с козлом к Вадиму, – ведьмы в Киеве сидят, или и в других местах появляются? Вадим поднял свои черные, густые, как у отца, брови и засмеялся. – Какие ведьмы? Нигде ведьм нет. Ты лучше смотри, Хмара сейчас подкову потеряет…»

– Он сегодня вернется, правда? – произнесла высокая тонкая девушка, почти девочка, с такими светлыми волосами, что издали они выглядели седыми. – Папа? – откликнулась Анна Ильинишна, сидевшая у окна просторной гостиной за какими-то бумагами. – Говорил, сегодня. Да вот, не он ли?..