Зинаида Гиппиус

Аудиокнига "Там, в России" - Зинаида Гиппиус слушать онлайн, бесплатно.

«Русское общественное мнение… где оно? В Праге, в Варшаве, в Париже? Да, и в Праге, и в Париже, и во всех городах Европы, где есть сознательная группа русских. Я с этим не спорю, я признаю, что ко всем группам надо относиться внимательно, со всеми считаться…»

«Вертелся, вертелся – однако исключили из гимназии. И так, без видимой причины исключили. Гимназия у них частная, спокойная, все «богачи» больше, и никаких особенных демонстраций не было, разве что единственный на седьмой класс нашел что-то (в воздухе, должно быть) – потянулись устраивать «митинг», пели, кричали, потом разошлись – ну, пятнадцать человек сразу и вылетело. Директор уж очень напугался…»

«Ко мне пришел черт – торговать мою душу. Это произошло не в святки, а в самый обычный день, когда с неба падали серые хлопья снега, большие, напоминающие немытые носовые платки, и превращались в коричневую воду на уличных камнях. А все остальное было удивительно обыкновенно…»

«Детство, менее раннее, – менее мило. Оно яснее, ближе: образы уже не так волшебны и туманно-велики. Однако, как и в первом, изумленном восприятии простых вещей мира в самом раннем детстве, с рук няньки, – удивительны и первые мысли, уходящие за пределы взгляда, первое ощущение вечной непонятности, удар о стену, которую мы, возможно, перейдем только после конца…»

Леонид никуда не выходил. К Панкратовым он приходил один, – люди оказались очень добрыми и хорошо к нему отнеслись: без Нестора Ивановича, возможно, ему бы не повезло. А тот устроил его на работу бухгалтером; работа простая, на скромную жизнь хватает, даже иногда можно купить книги на набережной, а вечера свободны: читай, размышляй…

«Я любил женщину… Так же, как и вы, читатель. И не только так же, как вы, но даже ту же самую женщину… Не ревнуйте: я вас не ревную. Ничего с этим не поделаешь. Может быть, я и сам не рад…»

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945) – русский поэт, прозаик, драматург, критик и публицист, а также деятель литературы и общества. Зинаида Гиппиус написала свои воспоминания об Александре Блоке под названием «Мой лунный друг» (1922) вскоре после его ухода из жизни. Эти воспоминания стали началом мемуарной книги «Живые лица» (Прага, 1925), в которой рассказывается о современниках (Блоке, Брюсове, Сологубе и других) и которая, как и многочисленные письма, дневники и мемуары писательницы, вошла в широкий контекст русской эмигрантской мемуарной прозы XX века.

Яркий весенний день. По тротуару одной из главных, самых стильных улиц Парижа двигалась женщина с большим синим свертком в руках. Текучая толпа теснила, обгоняла и толкала ее; она старалась сторониться, но продолжала идти с утомительно-припадающим шагом, не глядя никуда…

«– Ах, это снова вы. Вы что, правда? – произнес Иван Иванович, внезапно заметив в чертах незнакомца, пришедшего к нему „по делу“, знакомую с детства тень лица. Именно тень, а не само лицо; или, если это и можно было назвать лицом, то его главное, отличительное свойство, по которому Иван Иванович и узнал его, – была странная безличность этого лица. Безликость, которой больше не встречалось ни у кого…»

Накануне своего отъезда в Лугу Юрий Иванович Карышев, перебирая вещи, наткнулся на несколько желтых тетрадок своего дневника. Дневник давно не использовался, некоторые листки выпали, растерялись, а страницы, написанные плохим карандашом, почти полностью стерлись. Тем не менее, Юрий Иванович с любовью и осторожностью принялся за разбор, который бывает только при чтении своего, – и так увлекся, что провел над растрепанными тетрадками почти всю ночь. Когда он закончил, то решил положить дневник в чемодан, чтобы в Луге, во время летней свободы, снова его прочитать. Записи велись всего три года – три зимы, а последняя строка была написана всего четыре года назад. Но для Юрия Ивановича этот промежуток казался необычайно длинным, и он понимал, что это связано с его юностью…

«Я любил женщину… Так же, как и вы, читатель. И не просто так же, как вы, но даже ту же самую женщину... Не ревнуйте: я вас не ревную. Ничего не поделаешь. Возможно, я и сам не рад...»

«Они становятся все более частыми. Лица у них молодые, а глаза старые, странные – пустые. Эти люди молчаливы, но могут неожиданно заговорить, и тогда обсуждают одно и то же, – почти одно и то же…»

Дементьев убил свою супругу. Год проводилось расследование, после чего его судили и приговорили, – с учётом смягчающих обстоятельств и того, что он уже одиннадцать месяцев находился в предварительном заключении, – лишь к церковному покаянию в удалённом монастыре…

Говорят всё чаще, что жизнь исчезает – быт, любовь к жизни и умение жить. Оглядываясь на прошлое и настоящее, замечают, что наши предки умели жить, ценили и воспринимали мир, тогда как мы уже не ценим, не видим, не любим и не создаём, мы – безбытны. И с каждым днём становится всё хуже…

Около укреплений мы вышли из трамвая. Направляемся по пустырям в небольшое предместье на берегу Сены. Темно, тепло, душно. Совсем как в июльский вечер – а не в октябре. Беззвездное небо над бескрайней дорогой между деревьями. Изредка мелькают тени каких-то ужасных людей. Все они напоминают апашей. Идти очень страшно…

В прошлом месяце я шел по Измайловскому мосту в сумерках. Было холодно и ветрено. Людей было немного. Вдруг замечаю – что-то темное метнулось к перилам, с трудом перевалилось через них и упало в черную, уже ледяную и грязную воду…

О небесах всегда говорилось много пустяков. Поэты описывали их красивый вид, астрономы занимались расчетами, – каждая звезда имеет свой номер; простые люди смотрят на небо, когда боятся дождя, а в целом все уверены, что связь между человеческими делами и небом весьма незначительна. Люди верующие, однако, не согласились бы с этим; они смотрят на небо как на задернутую голубую занавеску, которая сама по себе не имеет значения, а лишь скрывает от них нечто важное, имеющее с ними связь…

«Эту красивую старую женщину я встретил во время войны, в 15-м году. Никто тогда еще не привык к войне, даже на фронте, не говоря уже о тыле. Люди сокрушались о матерях, о той ежечасной пытке, которую им приносили надежда и страх. Вспоминали некрасовское „Внимая ужасам войны“ и „слезы бедных матерей…“»

«Еще много лет назад, до „пятых“ годов, говорили, что толстый журнал в России должен завершить свое существование, его роль выполнена. Роль хорошая, почтенная, но… время движется, новые песни поются новыми птицами, – и для них нужны новые клетки…»

Осенью мачеха объявила, что я иду в пансион к г-же Ролль. Я всегда училась дома, к шестнадцати годам знала примерно то же, что знают все девушки моего возраста, но долговязый дядя Эдя, брат покойного отца, убедил мачеху, что мне нужен диплом. Дядя Эдя редко приезжал к нам в Москву, притворялся деловым человеком и считал себя знатоком во всем, меня не переносил, а мачеха его уважала и слушалась. Каждый раз после его отъезда она становилась строгой, хотя и ненадолго…