Зинаида Гиппиус

«Я не понимаю, как это произошло. Хотя, что именно произошло? Ничего: суть в том, что ничего не произошло, а точнее – произошло ничего…»

В начале года толстые журналы особенно внимательно относятся к своей беллетристике. Каждое январское издание не упустит возможности представить новую повесть известного автора или старт обещающего романа. Это по-прежнему актуально, хотя и сложнее, чем в прошлом: литература стала широкой, цельной и более или менее однородной, хорошие писатели равны друг другу, и все журналы доступны для них. Сегодня Горький публикуется в „Современном Мире“, завтра (или даже сегодня) он может оказаться в „Вестнике Европы“ или в „Заветах“; Андреев, Борис Зайцев, Ал. Толстой могут появиться в любом месте. Каждый автор, независимо от того, в каком толстом журнале он оказался сегодня, остается самим собой. И журнал также сохраняет свою идентичность, независимо от того, кто пишет на его первых страницах: будь то Горький или Тыркова, Клюев или Зайцев, Ал. Толстой или Шмелев, Пришвин или Гумилев…

Иван Васильевич разговорился по пути. Это меня удивило, так как в те два-три раза, когда я его встречал, – кажется, у священника и у головы, – он молчал, мало двигался и производил впечатление угрюмого и замкнутого человека. В захолустном уездном городке, где мне пришлось провести около месяца, он был исправником на протяжении примерно десяти лет. Помню, когда я это узнал, сразу подумал, что его угрюмость вполне объяснима: городок был хуже любой деревни: пустые, пыльные улицы, кривые ряды на базарной площади, поросшей мелкой травой, мрачные избы, вокруг – полупесчаные, полуболотистые поля, ни сада, ни леса… Этот городок мне сразу показался ужасным, а мы, как правило, судим по себе и не можем поверить, что то, что нам кажется ужасным, может быть иным для других…

«Эти дни поистине необычны – полны страсти. Христовы дни. Теперь мне ничего не страшно: я прохожу по темным сеням – и это не страшно, ведь повсюду Христос». Мальчик искренне ощущает Божье присутствие в своей жизни, отпустил свои страхи и радуется светлому дню. Любимые русские классики: Гоголь, Лесков, Бунин, Чехов, Андреев, Куприн, Шмелев воспевают Великий пост и Христово воскресение в рассказах этого сборника. Это необходимо, чтобы человек не забывал о Боге и ощущал Его присутствие в повседневной жизни, поступая по-христиански всегда и во всем.

«Моя мама такая нежная и хрупкая. Я уже сейчас выше ее, а мне всего четырнадцать лет. Мама всегда говорила: – Ты, Катя, не на меня похожа. Смотри, какая ты большая и сильная. Как мальчик. Это правда, я вся в папу. Мы с ним – настоящие товарищи. Когда мне исполнилось семь лет, папа подарил мне маленький, но настоящий велосипед. Я быстро научилась кататься, и мы с папой вместе уезжали далеко…»

Как-то незадолго до Пасхи лакей Тихон встретил молодого барина, вернувшегося из города, с особенно мрачным выражением лица. Тихон был привезен Андреем из Москвы и до сих пор не мог привыкнуть ни к малороссам, ни к их волам, ни к их диалекту, ни к белоснежному спокойствию хутора Вишняков зимой. Впрочем, сам барин, несмотря на любовь к мамаше, Домне Ниловне Шарвенко, все чаще стал уезжать в близлежащий город. Тихон опасался, что молодой барин возьмет на себя заботы о хозяйстве и поселится в Вишняках, о чем ходили слухи, но барин был не из таких…

Стоит упомянуть о многих книгах, выпущенных в последнее время. Существует мнение, что новых писателей нашего времени тянет к значительным произведениям, к роману, и это стремление считается признаком определенной литературной зрелости. Не уверена, что дело именно в зрелости. Скорее, на мой взгляд, происходит естественное освобождение от „чеховщины“. Миниатюра Чехова – это целая эпоха. Она стала литературной революцией, безусловно, необходимой для общей эволюции литературы. Но сейчас Чехов остался позади. Пройден, пережит, хотя и не превзойден. Стремление к роману действительно присутствует. Однако во всех новых романах по-прежнему ощущается какая-то несоответствующая легкость письма, отсутствие архитектурности, цельности и ясной формулы – все это является обязательным условием для создания большого произведения. Незаконченность ощущается; она так мила в каждом „пустячке“ Чехова, но, кроме него, лишь немногим удавалось это сделать в полной мере…

Один из вечных, известных как „проклятых“ вопросов – это, конечно, вопрос о личности. О личности и коллективе, о их взаимосвязи. Стремясь к загадочному синтезу, они постоянно сближаются, но это сближение заканчивается ничем: либо коллектив поглощает личность и остается единственным, либо, наоборот, личность уничтожает коллектив и также остается одна. Таким образом, мы вечно хромаем на какую-нибудь ногу…

«Прошло восемь лет – целых восемь лет! А Вике искренне казалось, что этих восьми лет вовсе не было. Так же пахнет геранью и кухней в маленьком домике за оградой Спасо-Троицкого монастыря, так же они обедают в зальце с окнами в палисадник, и мать с отцом остались такими же. Старообразные, тихие, всему, чего не понимают, покорившиеся раз и навсегда. Без злобы и без особенной доброты, а просто…»

Двери на балкон были открыты, на улице светило яркое осеннее солнце, и атмосфера казалась веселой и теплой. По моим подсчетам, прошло уже час с четвертью, а господин Тома все еще не собирался уходить. Неужели он продолжит задавать вопросы по географии?..

«Везде возникла такая ерунда, что всё закрутилось и смешалось, и никто ничего не воспринимает. Слова полностью утратили свой первоначальный смысл. Произнесёшь какое-нибудь, и нужно уточнять: а что вы имеете в виду? Я – то-то и то-то. Давайте сначала договоримся…»

«Существует приятный и очаровательный городок близ Киева. В Малороссии. Неважно, как его зовут, но известно, что там живут как хорошие, так и плохие люди, как счастливые, так и несчастные – точно так же, как в любом другом городе…»

«Горы, долы – (и годы, десятилетия) – язык, народ, земля – все разделяет этих двух женщин, Марину и Катерину. Они не знают о существовании друг друга и, вероятно, никогда и не узнают; никогда не встречались и не могут встретиться (как две параллельные линии). Одно разделяющее их „время“ (три десятилетия) было бы достаточной причиной. Марину, статную, круглолицую русскую бабу, я увидел в конце века. Ей тогда было около 29 лет. Катерине, французской девушке итальянского происхождения, сейчас нет и 25. Изжелта-русая Марина, ее коса, собранная и заколота на макушке, ее певучий, на „а“, северный русский акцент – и Катерина с черными модными кудрями, сыплющая французской частушкой… что между ними общего? Что соединило их в моей памяти?..»

Передо мной лежит целая куча новых книг. Можно было бы выбрать из них пару-тройку стоящих и обсудить их более подробно. Обычно так поступает литературный критик, и это вполне разумный подход. Но сегодня мне хочется отступить от этого. Хочется думать не о тех, кто будет читать мой отзыв, а о тех, для кого предназначены все эти книги, о читателях – публике. Они часто полны добрых намерений, но не умеют разобраться. Берут, надеясь на хлеб, а получают камень. А от простого, но все же хлеба отворачиваются из-за незнания. Таких беспомощных читателей «без претензий» больше, чем мы думаем. Нельзя же не обратить на них внимание хотя бы раз…

«Я постоянно слышу, как это повторяют, и еще дальше, долго, – запомнить не могу. Мне седьмой год или около того, но, находясь среди взрослых, я с интересом наблюдаю за их делами; стараюсь понять смысл этих действий и их суть. Я уже осознал, что множество хаотичных вопросов, адресованных любому взрослому, – неэффективны; у меня есть нечто неуловимое для моего собственного понимания, но четкая система вопросов…»

«Существует уютный и приятный городок неподалеку от Киева. В Малороссии. Неважно, как он называется, но известно, что там проживают как хорошие, так и плохие люди, и счастливые, и несчастные – точно так же, как в любом другом городе…»

«В последнее время много говорят о „молодежи“. Говорят много, а, возможно, и недостаточно. Скорее болтают, чем действительно говорят. Перед литературной молодежью то преклоняются, то насмехаются. Факт в том, что дети нашего времени неожиданно, не по возрасту, выросли, не только в литературе, но и в жизни в целом. Этот факт либо не замечают, либо пугаются его, кричат, ругаются и с перепугу клевещут. Отцы, в свою очередь, очень склонны бояться своих детей: им трудно смотреть на ситуацию объективно и судить беспристрастно. Однако вглядеться в это действительно необходимо…»

«Я никогда не пытался писать. Конечно, в гимназии я сочинял стихи, потом делал доклады по своей специальности, но чтобы написать какую-то историю или повесть – этого не случалось. Но разве это так сложно? Придумай, представь что-то – и просто пиши…»

Если я вспоминаю старые времена, например, когда мне было семь лет (а сейчас мне уже целых четырнадцать, то есть скоро будет) – мне кажется, что я немного странный. Может быть, действительно, дети немного сумасшедшие, чем и отличаются от взрослых?..