Владимир Короленко

Рассказ «Ушёл!» представляет собой воспоминания писателя о его поездке в одно приволжское село и встрече со старым знакомым, Андреем Ивановичем. Это произведение относится к рассказам и очеркам Короленко, написанным в период с 1887 по 1903 годы. Первоначальные наброски автор создал в 1890 году, однако завершил рассказ лишь в 1902 году.

«История моего современника» В.Г.Короленко (1853-1921) – итоговая книга писателя, в которой отразились социально-политические и нравственные искания его поколения. В ней автор выступает как художник, публицист и общественный деятель. Свои воспоминания Короленко довел до приезда из сибирской ссылки в Нижний Новгород, то есть до 1885 года; они захватывают шестидесятые, семидесятые и начало восьмидесятых годов XIX столетия.

Каждый период жизни имеет свой уникальный аромат, который витает вокруг, наполняя и обогащая наш мир. В настоящем мы часто не осознаем его, поскольку он становится частью постоянной атмосферы нашей души. Но стоит лишь отодвинуть настоящее и вернуться в прошлое, как в памяти всплывает яркий жизненный колорит, и мы удивляемся, что не замечали тогда этой удивительной атмосферы, не наслаждались ею осознанно и полно. А вскоре и этот новый период станет прошлым, и мы поймем, что в нем тоже было свое очарование…

«А на плотине чорт стоит, за бока держится, хохочет. Дрожит от того хохота старая мельница, так что из щелей мучная пыль пылит, в лесу всякая лесная нежить, а в воде водяная – проснулись, забегали, показывается кто тенью из лесу, кто неясною марой на воде; заходил и омут, закурился-задымился белым туманом, и пошли по нем круги. Глянул мельник – и обмер: из-под воды смотрит на него синее лицо с тусклыми, неподвижными глазами и только длинные усы шевелятся, как у водяного таракана. Точь-в-точь дядько Омелько выплывает из омута прямо к яворам…»

Из толпы, выше всех остальных, выделяется фигура странника с длинными волосами, опаленным лицом и мрачным взглядом. Огромный, сухой и странно безразличный, он легко пробирается сквозь толпу, наклоняется, поднимает на плечи «порченую», которая судорожно бьется в его руках, и, раздвигая поток человеческих тел, направляется к иконе… Пронесши несколько саженей, он бросает свою ношу на землю, наклоняется к ней, и живой поток смыкается, скрывая обоих…

«Ленские станки – это своего рода остаток прошлых веков, оставленный на далекой реке в неизменном состоянии эпохой российских реформ, как зимний лед в глубоких ущельях… Это бывшие „государевы ямщики“, мужики, получающие жалование за ямскую службу для государства. Ему необходимо поддерживать связь с удаленным и малонаселенным регионом. Изредка по реке проезжает чиновник или полицейский заседатель, раз в неделю проходит почта, иногда мчится эстафета или генерал-губернаторский курьер пролетает, словно сорвавшийся с привязи, подгоняя ямщика мощными ударами по шее…»

«…В этот день монастырщина праздновала встречу иконы. Долго, месяца два уже странствовала „владычица“ по разным местам, и теперь возвращалась домой.Первыми приехали на троечных тарантасах, с колокольцами и бубенцами, сопровождавшие ее отцы, привезшие в монастырь собранную за время странствий казну. Вид у них был здоровый, сытый и довольный. Потом из лесу повалили пестрые кучи передовых богомольцев, все гуще и гуще, пока наконец не сверкнул над головами золоченый оклад иконы, переливаясь на солнце…»

Нас провели в коридор одной из сибирских тюрем, который был длинным, узким и мрачным. Одна из стен почти полностью занимали высокие окна, выходившие на небольшой квадратный дворик, где обычно гуляли арестанты. Однако, в связи с нашим прибытием, арестантов "загнали" обратно в камеры. Вдоль другой стены на небольшом расстоянии друг от друга можно было увидеть двери "одиночек". Эти двери были черны от времени и частых прикосновений, резко выделяясь темными четырехугольниками на серой, грязной стене…

Уже несколько дней мы двигались „разнопряжкой“. Это означало, что каждому из нас (нас было трое) выдавали лошадь и узкие дровнишки. Ямщик, а иногда и двое, ехали на таких же дровнях отдельно. Составлялся караван, который, иногда громко стуча и визжа полозьями по острым камням, медленно продвигался вдоль берега реки под скалами…

Проснувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. Над головой раскинулось голубое небо, по которому медленно плывало и растворялось сверкающее облако. Закинув голову, я заметил в вышине темную деревянную церковку, наивно выглядывающую из-за зелёных деревьев с высокой кручи. Справа, в нескольких саженях от меня, стоял незнакомый шалаш, а слева – серый неуклюжий столб с широкой дощатой крышей, с кружкой и доской, на которой было написано…

«В начале девяностых годов я прожил месяца два в Крыму.Поселился я в маленьком имении Карабахе. Небольшой домик стоит невысоко на мысу, омываемом морем. На востоке плавной излучиной берег уходит к туманным скалам Судака. На запад – вид Ялты закрыт Аю-дагом, с его крутыми обрывами, на которых, по преданию, стоял храм, где была жрицей Ифигения. Отсюда некогда предусмотрительные аборигены кидали в море пришельцев, загнанных к ним бурей или иными случайностями, и еще теперь временами после сильной зыби волны выкидывают на берег куски мраморных колонн. Одна такая глыба, древняя капитель, сильно сглаженная прибоями и почти потерявшая форму, лежит на крылечке скромного карабахского дома…»

Было около полуночи. В комнате раздавалось глубокое дыхание спящих детей. В углу, на полу, находился медный таз. На его дне лежало немного воды, а в подсвечнике горела сальная свеча. Свеча сильно нагорела, фитиль покрылся темной шапкой и тихо потрескивал. Кроме этого, на стене стучал маятник, а рядом, в освещенном круге около таза, были несколько тараканов. Они, подняв передние лапки и наклонив головы, смотрели на огонь и шевелили усами…

Лес шумел… В этом лесу всегда царил шум – ровный и протяжный, словно отголосок далеких звуков, спокойный и неясный, как тихая песня без слов, как смутное воспоминание о прошлом. Он всегда наполнялся звуками, потому что это был старый, дремучий бор, который еще не трогали пила и топор лесного барышника. Высокие вековые сосны с мощными красными стволами стояли хмурой дружиной, плотно сомкнувшись вверху зелеными вершинами. Внизу царила тишина, и воздух наполнялся запахом смолы; сквозь покрывало сосновых иголок, усыпавшее почву, пробивались яркие папоротники, пышно раскинувшиеся причудливой бахромой и неподвижно стоявшие, не шевеля листьями. В сырых уголках вытягивались высокие стебли зеленых трав; белая кашка склонялась отяжелевшими головками, словно в тихом упадке сил. А вверху непрерывно звучал лесной шум, точно смутные вздохи старого бора…

Этот сон приснился бедному Макару, который увел своих телят в далекие, мрачные страны, – тот самый Макар, на которого, как известно, сваливаются все беды. Его родина – тихая слободка Чалган – затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги небольшой участок промерзлой земли, и, хотя угрюмая чаща по-прежнему стояла вокруг враждебной стеной, они не теряли надежды. По расчистенному пространству побежали изгороди, возникли скирды и стога; разрастались маленькие дымящиеся юрточки; наконец, словно победное знамя, на холмике в центре поселка выстрелила к небу колокольня. Чалган стал большой слободой…

Короленко Владимир Галактионович (1853–1921) – русский писатель, публицист, общественный деятель, почетный академик Петербургской и Российской АН.Убежденный правдоискатель и защитник гонимых, Короленко ценил в людях неудовлетворенность жизнью, постоянное движение, даже если цель не осознана до конца. Почти все его рассказы созданы на основе пережитого или виденного самим писателем, и в их центре – непокорившийся человек.«Сказание о Флоре, Агриппе и Менахеме, сыне Иегуды» написано в 1886 году и тогда же напечатано в «Северном вестнике», № 10. Рассказ полемически направлен против толстовской проповеди непротивления злу насилием.

В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель, в тридесятом царстве находился, а может, до сих пор находится, город Восток с пригородами и деревнями. В этом городе и его окрестностях жили востоковские люди, которые ни шатко ни валко существовали, в урожайные годы ели ржаной хлеб практически досыта, а в голодные времена добавляли к ржи лебеду, мякину, а порой даже глодали кору осины. Люди были дружелюбные и добрые. Начальство они уважали и почитали изо всех сил…

«Да, что такое в самом деле талант? И может ли глупец быть талантливым человеком?Несомненно, может. Талант, по чьему-то (может быть, и моему собственному) выражению, часто похож на драгоценный груз, который судьба возложила на спину осла…»

Мы двигались вдоль берега Лены на юг, в то время как зима настигала нас с севера. Тем не менее, казалось, что она идет нам навстречу, спускаясь сверху по течению реки. В сентябре под Якутском было еще довольно тепло, и на реке не было видно ни одной льдинки. На одной из близких станций мы даже поддались соблазну чудесной лунной ночи и, чтобы не оставаться в душной юрте станочника, только что смазанной снаружи (на зиму) теплым навозом, легли на берегу, устроив себе постели в лодках и укрывшись оленьими шкурами…

«Для чего, собственно, был создан человек, об этом мы с братом начали понимать довольно рано. Мне, если не ошибаюсь, было лет десять, а брату около восьми. Это знание было передано нам в виде краткого афоризма или, в зависимости от обстоятельств, скорее парадокса. Итак, помимо смысла жизни, мы одновременно расширили свой словарный запас этими двумя греческими словами…»