Максим Горький

«У каждого человека есть пятна на совести, – у меня тоже есть одно. Но многие люди воспринимают эти отметины на лице своей души довольно легко; они носят их так же непринужденно, как отглаженные рубашки, а я не ношу таких рубашек и, вероятно, поэтому – испытываю сильный дискомфорт из-за своего пятна. В общем – я хочу покаяться…»

Впервые опубликовано в «Самарской газете», 1896, номер 67, 24 марта. В собрание сочинений не включалось. Печатается по тексту «Самарской газеты».

Матросы и капитаны, акулы и штормы, курортные видения и морские мечты… Герои этих рассказов противостоят стихии, спасают тех, кто тонет, ищут любовь, теряют себя и находят смысл – на палубах, под килем, среди чаек, скал и соленого ветра. В сборнике представлены работы Толстого, Короленко, Станюковича, Серафимовича, Куприна, Бунина, Житкова, Паустовского, Айтматова и других мастеров русской прозы, которые открывают читателю мир моря – суровый, завораживающий, бесконечно живой.

Май выдался сухим, дождь лишь дважды освежил жёсткий суглинок полей деревни Дубовки, и снова с гордостью развернулись длинные, жаркие дни, движущиеся всё медленней. С июня начали звучать сухие грозы, обманывающие надежды крестьян. Только во второй половине июня небо полностью затянули серые облака, и на поля упала мелкая пыль дождей, назойливо напоминающая осень…

Осенью маленький рыжий солдат Лука Чекин, парень тихий, с круглыми, как у совы, глазами и большими, не по лицу, жёсткими усами, ехал на пароходе из Царицына в Макарьев. Он очень гордился своими усами, хотя те росли некрасиво, торча во все стороны. Лука три года служил денщиком у пьяного поручика Слепухина под началом его многодетной черноглазой жены, которую поручик звал Галкой. Три года он терпел её раздражённые крики и множество обид, а сам Слепухин нередко, проигравшись в карты или поссорившись с женой, бил Луку по щекам своими широкими, всегда потными ладонями…

Впервые опубликовано в журнале «Русская мысль» в 1895 году, номер 9. Рассказ входил во все сборники сочинений. Основан на одном из эпизодов из жизни Горького в Тифлисе в конце декабря 1891 года. Прототипом Кравцова стал грузин Г. Читадзе, сын крестьянина и деятель революционного движения. Вокруг заболевшего Читадзе дежурили его товарищи — молодежь с революционными взглядами; среди них находился и Горький. Публикуется по тексту, подготовленному Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

В Мурманске кто-то сказал мне: „Здесь прекрасно читать Джека Лондона“. Эти слова содержат очень точную мысль. На жестоком берегу Ледовитого океана, где зимой людей подавляет полярная ночь, от человека требуется максимальное напряжение воли к жизни, а Джек Лондон – писатель, который хорошо понимал и глубоко чувствовал творческую силу воли, умея изображать волевых людей…

Впервые опубликовано в «Самарской газете» в 1895 году, номер 250, 19 ноября, под заголовком «О том, как поймали Семагу. Набросок». М. Горький планировал добавить рассказ в третий том «Очерков и рассказов», и в начале 1899 года он написал издателю С. Дороватовскому: «Семага» у вас? Я его искал. Да, его можно вставить в книжку, кажется» (Архив А. М. Горького). Однако рассказ в книгу не вошёл. В собрание сочинений он также не был включён. Публикуется по сохранившейся вырезке из «Самарской газеты» с исправлениями, сделанными рукой М. Горького (Архив А. М. Горького).

Впервые опубликовано в «Самарской газете» в 1894 году, номер 254, 11 декабря; номер 257, 15 декабря; номер 258, 16 декабря; номер 264, 25 декабря; номер 265, 29 декабря; номер 267, 31 декабря. Рассказ был написан в 1894 году. Он включался во все сборники сочинений. Основой рассказа стал один из эпизодов путешествия Горького пешком из Одессы в Тифлис осенью 1891 года с неким Цулукидзе, который стал прототипом князя Шакро. Публикуется по тексту, подготовленному Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

Это наказ истории, лозунг эпохи. Для достижения данной цели Советская власть открывает и продолжает открывать различные вузы и техникумы; для реализации этой задачи партия вооружает рабоче-крестьянскую массу политической грамотностью, организует в ней осознание классовых интересов, внушает рабочим и крестьянам четкое понимание их исторической миссии: создать своё, свободное, социалистическое государство…

Мещанин – это существо, чьи мысли ограничены узким кругом давно выработанных навыков, и в рамках этого круга он мыслит автоматически. Влияние семьи, школы, церкви, „гуманитарной“ литературы, а также всего, что представляет собой „дух законов“ и „традиции“ буржуазии, формирует в умах мещан простой механизм, похожий на часы. Пружина, которая приводит в движение колёсики мещанских идей, активируется силой тяготения мещанина к спокойствию. Все молитвы мещан можно свести без потери их выразительности к двум словам: „Господи, помилуй!“.

У меня был друг, – угаси, господи, его пылкую душу! Зачем ей гореть там, у полярного круга, куда он уехал невольно?.. Угаси, господи, его душу! Огонь её не осветит ничего, кроме пустыни, снега в которых не растает от пламени его души, и не исчезнут от него чёрные тучи одиночества, как дым исчезает от пламени! У меня был друг, – он был молод в то время, когда погиб. Однажды он направлялся ко мне в гости, но – он слишком любил прямые дороги, и вот, не заезжая ко мне, он проехал туда, где живёт сейчас и откуда уже не вернётся…

«Это было дерзко, и все невольно решили, что виновник инцидента уже найден. В зале произошли движения; издатель подошел ближе к группе, редактор встал на цыпочки, пытаясь заглянуть через головы наборщиков в лицо говорившему. Наборщики разошлись в стороны. Перед редактором стоял коренастый парень в синей блузе, с рябым лицом и вьющимися вверх вихрами на левом виске. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы штанов, и, равнодушно уставившись на редактора своими серыми, злыми глазами, чуть улыбался из курчавой русой бороды. Все смотрели на него – издатель сурово нахмурив брови, редактор с удивлением и гневом, метранпаж – сдержанно улыбаясь. Лица наборщиков выражали как плохо скрытое удовольствие, так и страх, и любопытство…»

Тогда судьба, в целях моего воспитания, заставила меня испытать трагикомические переживания первой любви. Группа знакомых решила покататься на лодках по Оке, и мне поручили пригласить на прогулку супругов К., которые недавно вернулись из Франции, но я еще не был с ними знаком. Я направился к ним вечером…

В древние времена происходило следующее. Если девушка не выходила замуж – её могли отхлестать по щекам, а иногда и плетью «располосовать» – ты готова?

Миша был очень активным мальчиком, ему всегда хотелось заниматься чем-то, и если его не отпускали на улицу, он весь день вертелся, как волчок, у ног взрослых…

В его имени я слышу нежный звон колокола истории, задумчивый крик из далекого прошлого, мудрый совет старого опыта: – Нужно лучше понимать друг друга, люди, больше. Мне кажется, что колоссальный город, окутанный туманом, постоянно, днем и ночью, погружен в размышления о великих драмах своего прошлого, о серых днях настоящего и с грустью, но с уверенностью, ждет будущего – ярких солнечных дней, полных радости, ожидает появления новых людей, насыщенных творческой энергией…

По своему содержанию сказка напоминает актуальные работы Горького, такие как «Письмо монархисту» и статья «О Союзе русского народа», которые посвящены противостоянию черносотенству.

Сельский сход. Мужчины обсуждают вопрос о приобретении лугов у помещика. Сильное волнение, жаркие споры, толпа – около тридцати домохозяев, все пожилые люди и старики. Особенно взволнован один из мужчин, около сорока лет; он одет в лохмотья, как нищий; он размахивает своими рванинами, хватает за руку женщину, свою супругу, которая в два раза моложе его, миловидна и одета гораздо приличнее…

«Чем настойчивее рабочий класс „ломает хребет“ всесоюзному мещанину, тем более жалобно и пронзительно он попискивает, осознавая, что его окончательная гибель приближается всё быстрее. Ему кажется, что в его лице „погибает весь русский народ“. Опьянённый болезненным самомнением, он, как пьяный, думает, что качается не он сам, а земля под ним. Он привык считать себя „солью земли“ и знает, что „почва, лишённая солей, неплодородна“. Он „не считает возможным культуру будущего без свободного участия индивидуального начала“ – без его, мещанина, участия в роли „соли“».