Я набрал мобильный номер деда. Он ответил. Я зарыдал, услышав его голос.

Пауза, а затем:

— Навин! Дорогой! Неужели это ты? Так ты жив?

Он выслушал мою повесть, прерывая ее щедрыми изъявлениями сочувствия.

— Так ты остался совсем без ничего? Ла! Да умри ты на самом деле, они бы оставили тебе хоть клочок земли под могилу!

Он продиктовал мне адрес, где мы должны были встретиться через час — и затем линия переключилась на женщину, которая спросила меня о причине звонка в службу аварийных ситуаций. Долго объяснять, сказал я и повесил трубку.

И вперед, воодушевленный. Сквозь воронки улиц, мимо прилавков с чаат; мимо разносчиков с обеденными судками; мимо водоноса с тугим козьим бурдюком. По закоулкам трущоб, где в просветы между лачуг из рифленого железа и деревянных ящиков виднеются охраняемые резиденции иностранцев с их пошленькими карликовыми деревьями и прочими чудесами генной инженерии — а вокруг них гудит и процветает Лакхнау…

Данный мне дедушкой адрес оказался нишатганджским кладбищем на берегу реки Гомти.

О, жестокосердый, злоязычный Дедушка Заячий Зуб!

Я все ждал (глупец глупцом) у ворот, в которых было более ржавчины, чем железа. Надгробия за моей спиной кренились посреди роскошного поля сорняков, занесенных на Землю через космопорты космическими кораблями: отважные кактусы и чертополох, покрытый цветами радиотелескопов, следящими за движением небесных тел.

Их перемещение отсчитало мне один час, затем другой.

Если верно, что покойнику некуда спешить, то мой дед оказался в этом смысле мертвее меня, покойного Навина Джа.

По прошествии трех часов я отправился поискать другого телефониста. На этот раз это был не старик, а мальчик-мусульманин родом из Бангладеш, не более двенадцати лет от роду, с аппаратиком, подключенным к сети грузового лифта судоходной компании. «Вот бизнес, которому нипочем взлеты и падения», как выразился бы дедушка, возьми он трубку.

Но он трубку не брал… и не брал… и не брал…

Мое сердце опустилось вместе с лифтом. На улице мысли затолпились, затолкались. С детства я смутно помнил дедушкину квартиру. Адреса я не знал, только помнил, что это где-то недалеко от парка Бегум Хазрат Махал.

Ну что ж! Ты ведь и так уже покойник, сказал я себе. Хуже уже ничего не случится! Разве удача не благоволит отважным? И стоило мне устремиться в подводные течения большого города, как тут же удача показала свой лик, подкидывая мне свои подарки. Торговец воздушными змеями, чья лавка так и не переехала со времен моего детства; знакомый скупщик волос; табачный ларек, завсегдатаем которого когда-то был Дедушка Заячий Зуб, с тлеющей подобно маяку веревкой для раскуривания биди…

Но если провидение мне и помогло, то только для того, чтобы усилить горечь разочарования.

Многоквартирный дом провонял аммиаком и канализацией. С колотящимся сердцем постучал я в знакомую дверь.

Мне открыла женщина. Нагарвадху — «Жена всего города». Ее чары были ничем не лучше тех, которыми наши крестьяне заклинают урожай от жучков.

— Говоришь, старик? У него еще все зубы целы были? — сказала она в ответ на мой вопрос. Окликнула кого-то в глубине: — Арре! Это же он тут до нас жил, много лет назад? — Дверь распахивается и открывает глазу внутренность квартиры, все так изменилось; подушечки, занавесочки — киномузыка завывает, как оркестр из бормашин: «Отбрось печаль, приди ко мне; приди ко мне, любовь моя, приди, приди ко мне, любовь моя, приди…»